«Извините так-же за ошибки, очень редко пишу по русски и... пишу косточкой одного согнутого пальца». Этой фразой я предваряю это большое письмо, которое публикую с разрешения автора с полным сохранением авторского текста, т.к. считаю это принципиально важным для того, чтобы не упустить ни малейшей детали, ни малейшего оттенка эмоций и чувств.
Ванкувер 11.11.2013
С 8 по 10 ноября состоялся последний в истории Канадского мира Бальных Танцев - Гранд Балл. В первый день танцевали дети и подростки. 9 го. полдня на танцполе соревновались танцоры в категории Pro - Am (профессионал и непрофессионал) и ее под-категории, в которой мы танцуем с Энди - Solo Routine. Первый наш выход [Tango] 8:37, это было ужасное для меня время, потому что я веду ночной образ жизни. Мы с мамой встали в 6 утра. В ночь перед турниром я всегда чутко сплю, мне так легче рано встать. Моя мама сделала мне прическу и макияж. Осталась даже несколько минут для утреннего кофе. Только бедняжка Хоуп, сонный, должен был пойти на короткую прогулку, тк. оставался дома один на пол дня. На самом деле, я не помню, как выполнила Танго. Думаю, что все-таки не полностью проснулась. После часа дня мы танцевали с 10 минутными перерывами на переодевание, Румбу, Самбу и Ча-чу. Я не слишком довольна своими руками и наверняка увижу много ошибок на видео, кот. скоро получу от Энди. За несколько дней до турнира, я спросил его, будут ли судьи выбирать лучшее Solo Routine. Он сказал, что на этот раз их будет 40 , и нет никакой гарантии, что они выберут нас. Так что я в обще не рассчитывала на это. Не рассчитывала, но надеялась... И на этот раз они выбрали пятерку Solo Routine, и оказалось, что мы с нашей Самбой находимся в этой пятерке. Так что с мамой должны были вернуться в студию для шоу в 9 вечера. Продолжалась борьба в моей любимой Латине. Начинающие, но все ровно танцевали очень хорошо. За несколько минут до нашего входа на танцпол, Энди дал мне несколько советов о том, что и в каком моменте мне надо улучшить, поэтому Самба на шоу получилась у меня лучше. Во время нашего танца аплодисменты не затихали, но когда мы стали кланяться, вдруг люди начали вставать, кричать и аплодировать нам еще громче. Это было как год назад, во время моего первого Гранд Балла. Удивительное ощущение! На секунду я подумала: ''Мы бросили вас на колени - опять!''
Вчера были соревнования Чемпионов. Лучше всегда оставляют на десерт! Я больше всего хотела увидеть лучших в Латиноамериканских Танцах, так что мы пришли с мамой после 9 вечера. Попали в перерыв. Мама поймала в толпе куда-то бегущего Энди, который вел этот турнир, и подвела его ко мне. Мы вручили ему подарок, [Сегодня у него день рождения] который я делала в течение полугода. Рисунок увеличенный до метр на полтора в рамке под стеклом. Энди на несколько секунд скрылся в своем кабинете в увязке с ножницами. Когда открывал подарок я уже стояла чуть дальше, но наблюдала его реакцию... Он повернулся лицом ко мне и беззвучно сказал: ''Красиво''! Затем он указал на надпись: ''Спасибо'', кот. я сделала на китайском языке, и улыбнулся. Мне не нужно было никакой другой реакции. А ведь не прозвучало ни одно слов. Взгляд брошенный в глаза близкого человека в многоликой толпе. Должно быть это понимание двух душ...
Турнир длился. В промежутках, когда танцоры отдыхали, Энди и зрители услышали очень теплые слова благодарности за всю его работу. Выступали всемирно известные канадские личности танца, такие как из http://ballroomnanaimo.ca/ Пинки Вонг [очень распространенная фамилия]. Кстати, интересно, что она думают о нашей первой встрече. Тогда ничего не получилось. И сотый раз Бог доказал мне, что у Него есть для меня НАМНОГО ЛУЧШЕ план, которым был / есть Энди. Студенты из UBC крича вместе со всей аудиторией: ''Мы любим тебя, Энди!''
Во время турнира я сидела в уголке под платформой с телевизионными камерами, потому что только там я нашла свободное место. Во время одного перерыва , Энди пробравшись через толпу, подошел ко мне. Он сказал, что в моем нынешнем состоянии головы (3 месяца после сотрясения мозга), это место очень вредно и отвез меня в другое. Действительно, в последнее время не чувствую себя хорошо. Несколько дней назад я написала ему, что у меня болит голова около шва, особенно сейчас, когда холодно, и что в детстве у меня были частые головные боли - двустороннее черепное давление - это один из симптомов ДЦП. Но я заверила его, что постараюсь хорошо оттанцевать в субботу. Энди ответил: ''Мне жаль, что ты чувствуешь себя плохо Я знаю, что ты всегда стараешься танцевать хорошо, независимо от того, как ты себя чувствуешь и я очень ценю это''.
Извините, я не представилась... Меня зовут Олеся Корниенко.
Извините так-же за ошибки, очень редко пишу по русски и... пишу косточкой одного согнутого пальца.
Я русская, с 1992 по 2011 год я прожила в Польше.
Я родилась в 1975 году.
Родители с нетерпением ждали моего появления на свет.
Мой отец решил, что если родиться мальчик, его назовут Дмитрий, а если девочка ее назовут Олеся, потому что моей маме очень понравился фильм «Колдунья» по книги Куприна «Олеся».
Я пришла в этот мир с «букетом болезней», но врачи сказали, что это нормально.
Моя мама что-то подозревала. Подсознательно чувствовала, что я не похожа на здорового ребенка, но приняла решение врачей, как должное.
Первые месяцы своей жизни я провела в Новомосковске - городе, где я родилась и где жила моя бабушка по материнской линии и моя тетя и ее семьёй.
На самом деле, моя бабушка поставила мне диагноз. Она сказала, что я не выгляжу, как здоровый ребенок, и что я больна. Родные начали "бить тревогу".
Местные и московские врачи были беспомощно разводили руками, так как они были не в состоянии поставить диагноз. Тогда моя мама узнала, что, в Тюмени недалеко Лабытнанок, где мы жили, есть хороший врач. Она решила поехать со мной к нему. Так что первая поездка была у меня в возрасте девяти месяцев. Первый раз полетела самолетом. Я не помню, но мама говорит, что во время дороги я чувствовала себя прекрасно.
Все началось с диагнозом, который был только в девятом месяце моей жизни. Тюменский врач обнаружил, что у меня ДЦП, основным симптомом является интенсивная спастика [очень болезненные, неконтролируемые мышечные сжимания] в верхней части тела, но сказали, что они не знают, как его лечить. Маму врач "обрадовал!” только тем, что я не скрещивала ног и сказал, что если бы это было, то не было бы шансов пройти. Это был первый маленький огонек надежды.
В начале мой отец был очень рад, что я родилась, даже показывал меня своем друзьям и хвастался мной. Но когда он узнал, что я больна, изменил свое отношение. К сожалению, мой отец любил алкоголь больше чем нас. Моя мама поставила ему условие. Она сказала ему, что ей необходимо духовная и физическая поддержка, которую он, если не избавиться от этой привычки, не сможет ей дать. Она поставила отцу ультиматум - либо он бросит пить, либо должен будет уйти. Он выбрал последнее, и так они расстались. Мне тогда было чуть больше года. От отца мне осталось только мое имя и игрушечная собака - талисман, на которым будучи ребенком, я любила сидеть как на лошади, он казался мне ужасно огромным и за эти годы как-то подозрительно уменьшался.
Мама стала ездить вместе со мной по всему Советскому Союзу в поисках помощи. Мы были в Москве, Санкт-Петербурге, Кишиневе - Молдавия в Свердловске - Урал, в Евпатории - Крым, в Тарту - Эстония. Таковы лишь некоторые из городов, где мы были тогда.
И везде был только один ответ - очень тяжелый случай ...
Вопрос - как лечить - все пожимали плечами.
На вопрос - каково будущее ребенка - ответ:
- Никогда не будет ходить. Будет прикованной к инвалидному креслу или кровати. Рекомендуем, чтобы вы отдали ребенку в дом инвалидов.
Мама всегда была против их мнений. Что-то подсказывало ей, что они не правы, что я буду иметь лучшее будущее.
Психиатр, который обследовал меня, сказал, что, несмотря на болезнь мой ум развивается прекрасно. Это было для мамы большой радостью. Тем не менее, многие врачи считали, что я должна находиться в таком доме. Давление на маму оказалось эффективным. Мне было пять лет, когда мама оставила меня на месяц. Помню, что после возвращения домой из интерната в Успенке, мне несколько лет снились кошмары и не выносила скрежета ложки по дну тарелки потому, что вспоминала, как прислушивалась к этому звуку, когда санитарки кормили других детей, а я не могла дождаться своей очереди... Помню, что кругом бегали тараканы, что были там глубоко умственно отсталые дети и что нам что-то кололи... Довели меня до присмерти.
Эффект моего пребывания там было то, что когда Мама приехала (потому, что не было никакого ответа на ее письменные вопросы обо мне) я долго не узнавала ее... После этого мама обещала, что мы всегда будем вместе. Несколько лет заботилась обо мне моя бабушка, которая приезжала к нам на Север и это позволило моей матери спокойно работать.
Осень и зиму проводила в маленьком городке Лабытнанги за Полярным кругом, 2.000 км от Москвы. Зимой температура здесь доходила до 50 градусов ниже нуля. Я редко выходила на улицу, но любила смотреть из окна замечательные северные сияния. Моими друзьями были собаки и кошки, которых водилось у нас много. Иногда приходили ко мне дети двух маминых подруг, но они были моложе меня, и мы не смогли стать друзьями.
Я много читала, смотрела телевизор и слушала пластинки. Мама учила меня сама, потому, что чиновники ставили различные препятствия.
Наконец поставили условие, если я пройду специальный тест, у меня будет обучение. Собрали комиссию из более десяти человек. Они задавали мне вопросы, которых я не понимала. Я была очень испугана, впервые оказавшись среди такого количества чужих людей. У меня было немного больше, чем восемь лет и проводила большую часть времени дома. Я была замкнутым ребенком. Я не прошла тест, но мама не сдалась!
Год спустя, сумела убедить попечителя других комитетов встретится, на этот раз в меньшой комиссией. Был тест, который я смогла пройти. Мы получили учителя, который прошел со мной первый класс, но наука длилась всего несколько месяцев. Я осталась снова без помощи учителя. Потом мама решила взять мое образование в свои руки. Приходя с работы учила меня основным предметам. Экзамены я сдавала у знакомых учителей, которых мама приглашала к нам домой. Это продолжалось три года.
Каждую весну мы ездили на юг России, на Черное море, или к бабушке. Моя мать всегда старалась обеспечить меня развлечениями. Мы ходили в разные музеи, на концерты и в театр.
В 1980 году в санатории на Урале мы узнали, что в Польше есть эффективная реабилитация. Мама получив адрес, решила написать в Польшу и попросить приглашение.
Приглашение мы получили практически сразу.
По политическим причинам мы не могли использовать во время этого вызова, и пришлось ждать восемь лет...
В 1988 году мы впервые приехали в Центр Здоровья Ребенка на консультацию. Польские врачи сказали мне, что если бы меня реабилитировано на мноого раньше, то был бы шанс ходить, а так, может быть только улучшение. И стали мы ездить в ЦЗР каждый год.
В 1992 году мы не получили приглашения, но приехали в качестве туристов.
Детство в России
Когда мы с Мамой выехали из России на совсем, мне было 17 лет. Вспоминая детство я вижу длинные очереди, в которых меня держали на руках плачущие бабушка и тетя, умоляющие людей пропустить их с больным ребенком, но люди не верили, что я больна.
Помню, что проводя лето у бабушки, я сидела только на лавочке потому, что не могла ходить, а коляски не было. Друзей тоже не было. За то зимой у Мамы на Севере у меня дома были друзья — собаки и кошки...
Помню, что живя у Мамы не могла выйти из дому, кругом лежали огромные сугробы... Самые яркие и цветные пятна детских воспоминаний, это каникулы с Мамой на черном море, прогулки, концерты, луна-парки и т.д. Потом были поездки в Польшу на реабилитацию.
Перед отъездом я помню, как распадается Советский Союз. Для меня СССР не был сверхдержавой, это была моя страна, которая на наших глазах стала превращаться в нечто совершенно другое. Мне было 17 лет, а по телевидению показывали важные вещи. Вдруг отделилась Прибалтика. Если я хорошо помню не обошлось без жертв. Затем "ушли" Армения и Грузия, и тоже надо было пролить невинную кровь. Только потому, что республики хотели суверенитета и независимости. А потом пришел Ельцин и посадил семечко демократии, чтобы затем подавить её слабый росток. Вместо того, чтобы поднять страну вываляную в грязи, он сбросил её в бездну. В день когда он принял решение начать войну в Чечне, для меня перестал быть человеком, символом краха коммунизма, а тем более президентом! После 1992 года в России, я была в два раза, повидать близких мне людей. Самым острым воспоминанием до сих пор с моей первой поездки, после по моему четырех лет жизни в Польше (перед нескольких лет скитания от больницы до больницы, от знакомых к знакомым), было для меня шоком! Мы ехали на поезде и только пересекли польско-белорусскую границу. Поезд остановился, и я увидела через окно, много людей, которые подходили к окну и торговали всем, что могли. Вдруг к нашему окну подошла старушка удивительно похожа на мою бабушку, и начала предлагать нам что-то из еды, не могу вспомнить, что это было, картошка или соленые огурцы, но я помню, что нахваливала это плача... и умоляла нас купить. Я всегда буду помнить ее лицо. Много раз я думала, что это могла быть моя бабушка! К счастью, не была. Но конечно у этой старушки тоже могли быть внуки...
В течении несколько лет, эта старушка, ассоциировалась у меня со всей Россией, и я думала, что русская власть не может унизить свой народ больше, чем это было в 90-х годах.
К сожалению, я ошиблась. Могут! И хотя отказалась от российского гражданства несколько лет назад, очень переживаю из-за того, что происходит в России.
Со временем в Польше я многого добилась. У меня 7 медалей в танце на колясках, 10 лет скалолазания, много наград за творчество, 4 изданных книги, НО!
В начале «Лихих Девяностых» мы уезжаем из России на всегда.
Во время проживания в Польше у нас были очень тяжелые периоды.
Два года я жила по реабилитационным центрам и больницам Мама жила в других местах — в гостинице, потом у знакомых. Наверно одним из труднейших моментов было пребывание в реабилитационном центре Буско - Здрой в 600 км от Варшавы, где Мама несколько месяцев пролежала болея желтухой. За время болезни Мама потеряла работу уборщицы в одном из реабилитационных центров — не продолжили контракт потому, что лежала в больнице. Но хуже всего было то, что у нас не было контакта друг с другом в течении пол года!
В 1994 меня перевезли опять в Варшаву и поместили в следующий реабилитационный центр, откуда Мама, когда выписалась из больницы забирала меня на выходные к себе в гостиницу.
В те годы мне было 17 — 20 лет. Я очень быстро в общении со сверстниками схватила польский язык. Уже через год свободно читала, что позволило мне быть вольным слушателем в пятом классе. Русский-же старалась вытеснить из памяти и в знак протеста и потому, что если бы я говорила с акцентом, сверстники отдалились бы от меня.
Потом были два года стабильности — мы обе жили (Мама работала, а я училась на дому) у прекрасного, но очень трудного по характеру человека, священника о. Малаховского.
Но нам очень хотелось иметь свой собственный угол... и в 1996 мы поехали в Италию, чтобы Мама могла найти работу, но там оказалось еще хуже. Два с половиной месяца мы жили в приюте для бездомных, среди которых встретили очень добрых, способных отдать последнее людей. Многие так и норовили сунуть мне в руки, то яблоко, то бутылку вкусной воды.
Но я не захотела оставаться в Италии и мы вернулись в Польшу, где продолжились наши мытарства...
Тогда я еще больше узнала, что значит быть бездомной, почувствовав это на себе.
Несколько недель мы жили в гостинице, за которую платил знакомый, потом несколько месяцев мы жили, а Мама работала у священника, который запретил мне есть с ним за одним столом, когда в доме были гости. Благодаря заработанным Мамой деньгам опять сняли дешевою гостиницу.
Потом года два, мы жили у чужих людей, где было восемь детей. Мы питались только бутербродами, чай мы кипятили маленьким металлическим кипятильником потому, что не было нормальных условий для приготовления пищи. Хозяйка приглашала нас иногда к столу или приносила мне тарелку горячего супа, но в этой семье не переливалось через край и я стеснялась попросить побольше...
В 1998 по совету знакомого мне удалось попасть в хороший реабилитационный центр, где на психотерапевтических занятиях я в первые осмелилась высказать свои мнения на разные темы перед группой людей, что при моих проблемах с речью очень важно! Там-же меня в прямом смысле поставили на ноги при помощи специальных ходунков и там-же я рискнула поехать одна в магазин, что для меня было как прыжок в колодец без дна! Благодаря раскрепощению, полученному в этом центре я начала заниматься танцем. (Через год я хотела опять поехать туда на реабилитацию, но центр закрыли власти города, якобы за неимением денег и тем самым лишили сотни людей с ограниченными возможностями, надежды на лучшую жизнь. Скорей всего это был новый способ вставлять инвалидам палки в колеса потому, что многие из «воспитанников» этого центра многого достигли благодаря нему!)
Пока я была в центре, Мама жила в Доме Матери Одиночки, где даже кроватью и постельным бельём нужно было делиться с разными, не всегда чистыми женщинами. Один раз Мама забрала меня туда с ночевкой после очередной танцевальной тренировки. Помню, что очень устала и хотела побыстрее лечь, но Мамина кровать была занята другой женщиной со здоровыми детьми. Я уснула сидя на коляске облокотившись о стол. Когда Мама возмутилась, администрация приказала ей оттуда убираться «вместе с ее инвалидкой!» И опять Мама была вынуждена жить у знакомых.
Помню, все это время мне хотелось иметь собственную кровать и стол и что очень часто болел от нервов живот...
Квартира как тюрьма
На конец скитания кончились, мы получили квартиру... На восьмом этаже, 31 квадратный метр, старый лифт, а перед ним... восемь ступенек. Конечно мы были рады что больше не будем переезжать что нам дали (хотя и не собственное, потому, что от города) но жилье. Увидев что оно не приспособлено для человека с ограниченными возможностями, Мама сразу стала писать просьбы о замене жилья на более удобное для меня. Но прошло 9 лет и год тому назад нас вычеркнули из списка ожидающих замены.
Так эта квартира стала для меня тюрьмой в прямом и переносном смысле.
В туалет сама не могла въехать, приходилось просить Маму чтобы ввела меня. В ванную сама не могла забраться, кроме Мамы помочь было некому опускала и поднимала из нее меня не жалея своей спины! На кухню тоже не могла въехать, так что одна я даже до холодильника не добралась бы!
Последний год я почти не выходила на улицу потому, что у Мамы уже не было сил чтобы меня вывести. Для этого ей нужно свести меня по ступенькам пешком, поставить у перил, за которые я держусь, быстро (чтобы у меня не разжались руки) вернутся за коляской, свести ее и посадить меня. Но хуже всего входить в верх, это очень опасно для нас обеих — Мама берет меня подмышки и идя за мной вводит по ступенькам — вешу столько-же сколько и она — у меня огромная спастика особенно когда встаю — если оступлюсь, полечу назад, вниз, на нее — Маме уже 70 лет! У нас нет друзей, а служба ассистентов практически не работает и помочь нам некому...
Последние время я даже просила Маму, что бы не закрывала квартиру на замок, который находился слишком высоко — случись с ней что-нибудь, я сама не открою, что бы позвать на помощь!
Доказательства
Из-за больших проблем с речью, мне всегда приходиться что-то доказывать, почти всех убеждать в том, на что я способна. По крайней мере пока данные люди меня не узнают ближе. Делаю это с огромным усилием! В первый лагерь скалолазания меня не хотели принимать: «Ну, куда? С такой спастикой!»
В Польше, когда Мама рассказывала о том, что я делала (танцевала, занималась скалолазанием) и даже что училась в университете, очень часто люди не верили. Мне было одновременно смешно и грустно. На пример Мама показывает книгу с моим именем и фамилией, как автора, а этот человек спрашивает: «А она умеет читать?» или: «Она понимает о чем мы говорим?»
Знакомый журналист очень удивился что меня вообще приняли на ЖУРФАК потому, что во времена, когда он там учился, а было это в 50 годах, его друга туда не приняли потому, что тот... заикался.
Я была долгое время связана со здоровым мужчиной. Сначала он хвалился мной друзьям и родственникам — особенно в имэйлах, но когда стал меня на встречах с ними, постепенно друзья начали у него исчезать, думаю потому, что одно дело прочесть, что у твоего друга появилась девушка, которая занимается танцами и скалолазанием, хотя и передвигается на коляске, а совсем другое дело увидеть это нечто... извивающиеся при каждом слове, которое сразу не поймешь. Решение об уходе я приняла после того, как он представил меня родственникам. Из их поведения я поняла, что (хотя знали, что я работаю и учусь в университете) воспринимают меня не больше чем куклу, которая плохо говорит и которую надо кормить, одевать итд. Он-же этому не противостоял. Ко всему прибавились его непрерывные претензии и я ушла. Не хочу вдаваться в подробности, но мне было очень тяжело.
В мае 2007 на следующий день после того, как я получила аттестат зрелости, начала искать работу. Выезжала одна на целый день и боролась с высокими бордюрами, горами ступенек, с равнодушием людей. Ездила на низко-половых автобусах, в которых теоретически водитель должен выйти и специальным железным загнутым прутом разложить тяжелый съезд. Но чаще всего водители этого не делают и человек на коляске забирается на высоту около 20 см. как может. Пассажиры отчаянно стараются пропихнутся в перед притворяясь что меня не замечают, хотя я прямо «путаюсь у них под ногами». Выезжать из автобуса предпочитаю без помощи потому, что несколько раз люди случайно выдергивали подлокотники и подножки из коляски. Выезд на коляске из автобуса тоже небезопасен — вываливаюсь (потому, что передние маленькие колесики проваливаются между бордюром и автобусом) и удар приходится на обе ноги которыми смягчаю падение рискуя их сломать — но лучше так, чем собирать коляску по частям... Подъезжаю к данному офису — вижу гору ступенек — жду пока какой-нибудь мужчина не будет проходить мимо — прошу чтобы меня ввез — отказ, спешит — другой, не слышит — третий кое-как вносит. В приемной оставляю резюме и письмо — стараюсь спросить нет-ли вакансий — чаще всего не понимают, что говорю или не хотят выслушать — выезжаю из офиса иногда слышу тихое: «в ведро!» — мое резюме... И так почти каждый день в течение полу года. Начала искать работу в мае, а нашла в декабре. Открыли первою в восточной Европе галерею искусств, куда брали на работу по контракту на три года, людей с ограниченными возможностями с договоренностью, что после окончания контракта, администрация поможет найти другую работу. Каждый инвалид зарабатывал 266 долларов из чего вычитали 165 за то, что там работает. Прошли три года — вызвал меня к себе директор галереи и сказал: «Всё. Мы больше помочь тебе не можем». И опять я должна была жить только на жалкую пенсию 166 долларов.
Когда я начала писать и мои репортажи хвалили разные люди, стала подумывать о том, чтобы поступить в Варшавский Университет на ЖУРФАК, но это в течении нескольких лет было для меня далекой мечтой — как самая высокая вершина, но все-таки я вошла на нее... И упала с большой высоты!
Когда осенью 2007 я поступила на ЖУРФАК, хотя и на вечерние отделение, но была счастлива как никогда. Сбылась самая невероятная мечта.
Начиная с декабря я вставала в 7 часов утра, в 8 выезжала на работу, откуда в 14:30 выезжала в университет, где была до 22:30.
На моем факультете-же каждый день я в прямом смысле воевала со ступеньками, с узкими дверными проемами, с тяжелыми дверями закрытыми на множество замков и щеколд, за каждый кусочек пространства. Из 150 человек однокурсников, мне немного помогали 2-3, остальные были равнодушные, но в некоторых парнях я чувствовала пренебрежение ко мне, а в девчонках даже брезгливость.
Из (ок. 50) преподавателей словесный контакт был у меня с двумя. Они ценили материалы, которые я им представляла и даже ставили в пример другим студентам.
Я бы очень хотела, чтобы кто-нибудь из здоровых людей понял, что значит не иметь возможности нормально разговаривать с преподавателями, дискутировать, высказывать и выражать свои мысли, которые просто разрывают голову. Я-же могла только слушать...
Всякий раз, когда пробовала что-то сказать преподавателям, они мне говорили: «Извините, не понимаю» уходили.
На я ЖУРФАКЕ проучилась три года из 5. А из этих трех, два года там не было специального туалета и я предпочитала целый день не есть и не пить, чем мучится... Но после этого у меня начались проблемы с почками. Самой большой проблемой (кроме отсутствия контакта с профессорами и специального туалета) было то, что я не могу писать быстро и не успевала делать конспекты. Стресс и усилия вкладываемые в каждое слова усугубляли у меня спастику и во время писания, конце концов левая рука сильно опухла, была неподвижной и дико болела. Диагноз был: Повреждение радиального нерва.
Экзамены тоже окупались стрессом; что не успею написать столько сколько надо. Из-за неподвижной руки я впервые в жизни чувствовала себя инвалидом, потому что именно только этой рукой я могла делать все: есть, одеваться, умываться, писать на компюторе итд. Вдруг стала зависимой от Мамы даже в этом!
Я взяла больничный на несколько месяцев. Мама возила меня на лечение руки, но ничего не помогало. Потом после этого долгого больничного отпуска я попросила у работников офиса занимающегося помощью студентам-инвалидам, ассистента, который бы помог мне приготовится к сессии. Опять получила отказ: «Не оказываем таких услуг». А в самом начале обучения на университете я просила их, чтобы дали мне ассистента который бы делал конспекты. Отказали говоря, что это была бы... дискриминация других студентов-инвалидов, которые... не просят такой помощи.
Рука не проходила и я несколько раз (до и после больничного, а также во время него) просила двух преподавателей, у которых никак не могла сдать, чтобы изменили форму экзамена на тест с закрытыми вопросами, но они не соглашались. Я попросила ректора в связи с проблемами со здоровьем, дать отпуск на полгода. В ответ меня исключили...
Дискриминация
Я думаю, что это все, как физическая, так и психическая дискриминация!
Отсутствие денег для приспособления улиц и зданий не является дискриминацией.
Но можно говорить о ней, когда речь идет о черствости людей... Когда чиновник не хочет выслушивать меня, только потому, что я «невнятно» говорю. И когда моей знакомой ЗАГС не разрешил выйти замуж, потому что говорит так-же как и я — тоже из-за спастики во всем теле посчитали ее умственно отсталой и заключили что не имеет права вступать в брак! И когда священник — который говорит многим людям о Боге и о любви к ближним, а сам запрещает мне есть с ним за одним столом. И когда не берут на работу потому что работодатель не представляет себе, что инвалид что-то может делать не смотря на пример на сильную спастику.
...
Эта ситуация произошла 01.04.2011. Я пошла с знакомым покупать сотовый телефон в подарок Маме на день рождения в большом торговом центре Золотые Террасы. Рассуждала вслух, разговаривая со знакомым, покупать на договор или на карту, мы обсудили плюсы и минусы. И когда я спросила при его помощи об условиях договора, продавец сказал, что он сомневается в том, я имею право заключить и подписать договор будучи психически больной. Знакомый-же сказал ему, что я учусь на журналистике, и что это только физические нарушения, но продавец все еще сомневался. Я не купила телефон потому, что его поведение возмутительным! На каком основании продавец сделал вывод, что я психически больна?! Исходя из того как выгляжу и как говорю!? Я написала жалобу. Ответа не последовало. После второго письма, ответили, что сожалеют, и что сотрудник получил выговор. Получил-ли на самом деле маловероятно, но я не стала молчать! Дискриминация была очевидна. И если бы я на каждом шагу "зубами" продолжала отстаивать свое достоинство, поседела бы!
Другой темой является частая враждебность поляков к русским с которой сталкивалась особенно Моя Мама из-за происхождения и акцента. Я знаю историю и позорные причины такого отношения поляков к русским. Но сколько лет можно отыгрываться на простых россиянах? Моя Мама ни одному поляку не сделала ничего плохого, так почему (сейчас даже больше, чем 10 лет назад), она слышит такие покрикиванья в след, как: «Возвращайся в Россию, такая-то... русская!» Если посчитать, то примерно раза три в неделю Мама приходила домой перенервничав. Рассказывала мне, как люди предвзято реагируют на ее акцент. Часто плакала от безысходности!!!
Каждая поездка на общественном транспорте, это стресс для нас обеих потому, что люди смотрят на меня как на НЛО. А по русски лучше не разговаривать — сразу подколят больными словами!
В сентябре 2011, будучи уже в Канаде, я подняла тему дискриминации в Польше. Развернулась горячая дискуссия, во время которой я почувствовала себя затравленной своими-же знакомыми! На пример один написал: «потому что это твои братья разгромили всю польскую интеллигенцию в Катыни. эти аргументы. Пишешь, что твоя мать ничего не сделала - никто ее не обвиняет в этом, но история четко показывает, кто этому способствовал.»
Когда останусь без Мамы в Польше меня упекут в интернат, (так как сосчитают, что я не могу жить одна) где живут инвалиды всех возрастов и всех видов болезней и где их считают людьми без прав или попросту растениями... я много читала о условиях в таких интернатах.
Я мечтаю создать:
Школу танца на колясках
Секцию скалолазания для инвалидов
Портал — редакция польских и российских (а когда выучу английский, канадских и американских) гражданских журналистов — инвалидов.
К сожалению в Польше это не возможно...
Поэтому я хочу остаться в Канаде, где живем с мамой второй год, но это уже другая история...
P.S. На мой вопрос, чем мы можем помочь Олесе и ее Маме, Олеся написала:
«Читатели и слушатели помогут нам с мамой помочь если будут молиться или держать кулаки за то чтобы нам дали пмж в Канаде. Если кто-нибудь захочет со мной переписываться, буду рада».
