То есть происходит какой-то странный процесс. С одной стороны, лингвисты талдычат, что вот-вот все умрет. С другой стороны, они сами же записывают в поле замечательную информацию - лингвистическую и культурную. Явно мы имеем дело с каким-то нелинейным процессом. Внешне он похож на постепенное умирание языка, но реально там происходят какие-то другие события.
- Из вашей книги я так понял, что это вымирание было результатом государственной политики?
- Нет, там все сложнее. Массовый приход русских на эти территории начался примерно сто лет назад. И примерно тогда же, в 20-х началась активная государственная политика по созданию школ, подготовке учителей, изданию учебников, в общем, организации школьного образования на языках малочисленных народов. Примерно до 34-го года это была очень модная идея. Интересно, что реакция самих северных народов на эту политику была негативной: да не нужно учить этот язык, дети его и так знают, вы лучше их русскому обучите. Очень смешно читать публикации тех лет: они не могут это прямо сказать, поскольку это противоречит линии партии, но везде сквозит, что не нужен северным народам этот язык.
Прошло поколение-полтора. Дети стали бурно учить русский, выросли, у них самих появились дети - и люди вдруг обнаружили, что их-то дети родного языка не знают. И появилось очень неприятное ощущение: мы что-то теряем. Они думали, что все будут знать родной, а русский будет как бы бонусом, а оказалось-то совсем по-другому! Но к этому моменту, с конца 30-х и все 50-е годы, государство уже перестало вести политику поддержки малых языков. Во-первых, это дорого, во-вторых, очень трудно - готовить учителей, учебники - а в-третьих, вы же сами не хотели.
В тот момент меняется отношение людей, начинается противоположный процесс: все 60-е и 70-е народ говорит: наш язык пропадает, верните нам наш язык. Через своих депутатов, через интеллигенцию, пишут письма Косыгину. И постепенно начинается поворот политики - но уже оказалось, что молодежь не знает языков совсем. И началась нынешняя фаза - довольно редкая ситуация, когда и государственная политика все-таки в пользу этих языков, и сами народы (вернее, их элиты, активисты) хотят языки возродить. Раньше эти вещи все время не совпадали по фазе, а тут совпали.
Неточность - на самом деле Майделя звали Гергард, а не Георг. В остальном же мысли очень интересные. Хотя, я бы не был столь благодушно настроен. Молодежь и сегодня не особо стремится знать родной язык. В Сеймчане юкагирский язык помнят от силы три человека. С эвенским языком положение получше, но даже в селах это преимущественно язык общения людей старшего, реже среднего поколения. Он будет жить до тех пор, пока сохраняется оленеводство. Будут кочевать бригады, будет и применение языку. Другое дело, что молодежь в бригады тоже не рвется. Как-то раз попал на один круглый стол. Люди с учеными степенями рассуждали о путях сохранения традиционного образа жизни коренных народов. Потом взял слово чукча и сказал, что недурно бы сначала у самих коренных спросить, а хотим ли мы вести традиционный образ жизни? Мне, говорит, в городе нравится больше. И таких, как этот парень довольно много.