Судьба мецената
Есть ли смысл вкладываться в имидж
Игорь Свинаренко,
писатель, журналист – специально для Русфонда
Русфонд продолжает публикации о людях, которые жертвуют деньги на благотворительность, а иногда и что-то большее, чем деньги. Мы стараемся ответить на два вопроса: почему сильный помогает слабым и почему так поступают не все? Сегодня писатель ИГОРЬ СВИНАРЕНКО рассказывает о том, что деньги не главная движущая сила в жизни.
Антон Антоныч за последние годы из состоятельного человека произошел в очень богатого, даже по московским меркам. Мысль о богатстве его занимала и радовала, он в частных беседах признавался, что чувствует себя счастливым. Антон Антоныч понимал, что тут все дело в случайности, ему выпал как бы выигрыш в лотерею. Ничто не сулило богатства, когда в молодости Антоныч корпел над конспектами. «Жигули», не «Волга» даже, и дача шесть соток в 70 км от города – вот максимум, который виделся ему тогда. Недавно мелькнула новость, что какие-то ученые – не британские ли? – определили, сколько денег надо для счастья, чтоб получить их разово и уж не грустить и не желать большего, – это три миллиона. Долларов. (Но как узнать, правда это или нет? Как проверить? Не все могут на себе поставить такой эксперимент, увы.) Так у нашего Антона Антоныча было больше, куда больше.
Он иногда просыпался в холодном поту. Ему снилось, что он живет как человек, как люди, как все. Экономит, чтоб съездить в отпуск и даже ездит в метро, хотя уже 20 лет не спускался туда, в черную глубину, к существам с сильным человеческим запахом. Просыпался Антоныч, выходил из кошмарного сна, вытирал со лба пот – и улыбался счастливой улыбкой, что, типа, ему повезло, ему выпало, эх!
Надо сказать, что наш герой всегда любил искусство. И соглашался с Лениным, – правда, в том только, какое из них является важнейшим. Раньше, в молодости, он тратил немало сил и времени, чтоб попасть на какой-нибудь закрытый показ, и ради этого тянул мучительно какие-то унылые постылые дружбы, и по ночам тащился в какие-то кинозалы у кольцевой или даже в области, чтоб увидеть, смешно сказать, ленту Бертолуччи, старого коммуниста. Потом он уговорил папу продать «Жигули», если куда надо, так сын подвезет, – и купить видак. Кассеты были дороги, но отступать некуда, и он ночами сидел в кресле перед экраном и внутренне обогащался, пялясь на дрянные копии.
На новом же этапе неуклонного роста благосостояния все стало иначе. Сперва Антоныч купил себе взрослый кинопроектор и наделал копий всяческих фильмов в Госфильмофонде: сказал «любые деньги» – его и обслужили. И вот он сидел у себя на ближней даче и как вождь смотрел, один или с узким кругом, ленты. Кто-то увлекся винилом и стал играть в старину, а пленка 35 миллиметров – она покруче антикварных грампластинок. Еще чуть выросла капитализация, поднялась уверенность в себе, он смирился со своей значительностью – и стал вызывать на дачу на эти просмотры политиков – не первого ряда, но третьего и иногда даже второго, что, впрочем, тоже было почетно и неплохо смотрелось со стороны. К политикам гарниром прилагались звезды кино, открытки с портретами которых он собирал школьником. Посылал за ними машины, их свозили, и вот за накрытым столом, стилизованным под те времена, ну там нарзан, ваза с фруктами, массандровские и грузинские бутылки – шла встреча с прекрасным. Кино и вино в одном флаконе.
Про это прослышали. Мецената стали обсуждать в узких кругах: лучший друг артистов. Бывало, он принимает посетителей в офисе, важные переговоры, ему звонят, секретарша соединяет с народным артистом, он отвечает по громкой связи, обращаясь к классику на ты и зовет на ближнюю.
– Славик, давай подтягивайся завтра, как обычно, машину пошлю, ты величайший артист всех времен и народов, все, не могу говорить, остальное при встрече. Все будет, как ты любишь, целую.
Параллельно шла еще тема дружбы с молодыми актрисами, юными дарованиями, которым так приятно покровительствовать, но тут и обсуждать нечего – у кинозвезд все устроено, как у обычных девушек, и никаких удовольствий сверх стандартных они доставить не могут.
И вот к нему на обед набилась одна общественница из околокиношных кругов, которая баловалась рецензиями, ну а че, ума много не надо, и на этом основании считала себя кинематографистом и наивно полагала, что с меценатом дружит.
Антоныч смотрел на нее с неудовольствием, он что-то почувствовал, но было поздно, ну пришла и пришла, он пропустил ее в офис, как боксер пропускает удар. Вот точно пришла что-то просить! Он чуял это по-бизнесменски безошибочно. Кто ошибается с чуйкой, у того нет денег, все просто, чудес не бывает. Она пришла, точно, просить денег на ветерана кино, ему зачем-то было надо.
– Ты же говорил что он величайший актер современности? (С чем далеко не все были согласны, но это уж дело вкуса.)
– Говорил, да, конечно, – а отпираться-то было бесполезно. Слишком широко разошлась эта высокая оценка.
– Ладно, я дам, – сказал он и назвал сумму.
Она пожала плечами и сказала, что мало. Надо хотя бы вдвое больше.
– Да? Ну все равно. Я дам.
Оба они понимали, что десять или двадцать или даже сто тысяч долларов действительно роли не играют, плюс-минус туда-сюда, какая разница.
– Тебе позвонят мои люди и скажут, когда подъехать за деньгами, я соберу, – сказал он, провожая ее до дверей кабинета.
Прошла неделя, другая, месяц.
Критикесса перезвонила. Он ответил коротко, сказал, что не может говорить, все позже.
Перезвонила позже. Он сказал, что сейчас в Лондоне, потом надо в Нью-Йорк, а недели через две они пообедают и все решат окончательно.
Как-то им не удалось созвониться и после. Она задумалась: что ж происходит? И быстро сообразила:
– Все очень просто, как я сразу не догадалась! Он давно уже послал деньги старику, с шофером. Не дозвонился мне, в роуминге телефон был выключен, и решил вопрос напрямую. Он же бизнесмен, он быстрый, решительный и эффективный! А там немолодой нездоровый человек ждет помощи…
Звонит старику, а у того все как было, с той разницей, что устроился сниматься в сериал за скупые деньги, кое-как перебивается.
– Зря я ему обещала достать денег, – подумала критикесса. – Выгляжу теперь дурой. И вот же еще разворачивается тема классовых противоречий, понятно, что богема вся левая, но не до такой же степени.
Они потом еще встречались не раз, дама и меценат, пересекались на каких-то показах и лобзали друг друга в щечку. Но о деньгах уж не говорили.
Тайна сия велика есть. Почему меценат отодвинул в сторону своего любимца? Что дали ему сэкономленные на больном старике деньги? Какие он, будучи солидным человеком, живущим с размахом, тратит на завтраки за месяц? (Он когда-то экономил на завтраках в школе, чтоб лишний раз сходить в кино, посмотреть фильм как раз с этим стариком в главной роли, который был тогда, впрочем, юным красавцем.) Если перевести в наш простой масштаб, на наши простые человеческие завтраки, то речь идет про три десятка яиц и три багета и пачку чая «Три слона». А на том конце – несчастный старик, который, вздыхая смотрит в окно и думает о том, что он никому не нужен, а другие нужны еще меньше, этому хоть обещали что-то.
Одни способны на такое усилие, а другие нет. Ничего личного. И не надо обижаться на тех, кто может помочь – но не делает этого. Это нам кажется, что может, а он на самом деле не может. Вот дали человеку возможность кого-то выручить, а он ее упустил.
А со стариком все в порядке. Резаная бумага пришла к нему с другой стороны, ей-то все равно, откуда и куда двигаться: дали роль и денег к ней.
Все образуется. Даже если кто-то обещал денег и не дал. Это, в конце концов, личное дело каждого, как тратить свои кровные, на какие капризы и какие движения души, какие полезные дела и безумства. И какой себе имидж ковать для потомков. Хотя про имидж – это лишнее. У нас то и дело все обнуляется. Каждые 20 или 30 лет все сносится до основания, и строится новая страна. Так что по большому счету и, правда, нет смысла вкладываться в имидж…
