Александр Блок.
- Лето на исходе, но дачная страда - в разгаре. Поговорим о феномене дачи в нашей культуре? Иноземные словари выдают, что dacha (англ.), Datscha (нем.) или даже – dacia (итал.) – это русское загородное жилище, не являющееся, между тем, «домиком в деревне» и играющее в России особую социально-культурную, досуговую и – хозяйственную роль. То есть это такой же неповторимый феномен, как русский балет, русская интеллигенция или, скажем, «загадочная русская душа». Это нечто такое, что даже невозможно с точностью перевести на другие языки мира, ибо присутствует исключительно в русской жизни. Действительно, понятие «дача» знакомо иностранцам из-за популярности чеховских пьес во всех странах мира – пожалуй, ни один крупные театр не обошёл «Вишнёвый сад», где дачный вопрос стоит весьма остро. Негоциант Лопахин, «из новых», поучает беспечную, непрактичную барыню: «Вы будете брать дачников самое малое по двадцать пять рублей в год за десятину, и если теперь же объявите, то, я ручаюсь чем угодно, у вас до осени не останется ни одного свободного клочка, все разберут». Итак, в хрестоматийной чеховской пьесе мы замечаем интереснейшую подробность. Превращение имения в дачный посёлок. Точнее, замена имения на дачу. Или даже так – создание дачи по образу и подобию имения.
- Константин Коровин «За чайным столом». Дача Поленовых.
Разрушить старый образ, дабы создать его же новое прочтение. Но к этой теме мы ещё вернёмся. Итак, сам термин «дача» возник ещё в петровскую эпоху. Дача - это то, что даётся. Изначально это были места близ Петербурга, щедро даруемые Петром за заслуги перед Отечеством. Смысл дач – привязать аристократию к неуютной и мало устроенной питерской жизни. Но слово прижилось, хотя первоначально, как мы видим, имело другое значение. Во времена Пушкина дачей всё ещё именовалось именьице под Петербургом, а потом и под Москвой. Помните? «С восхищением глядел он на ясное, бледное небо, на величавую Неву, озаренную светом неизъяснимым, и на окрестные дачи, рисующиеся в прозрачном сумраке», - это строки из недописанной повести «Гости съезжались на дачу». Также дачей называлась петергофская Александрия, выстроенная в 1830-х годах по заказу императора Николая I для нежно любимой жены – Шарлотты Прусской (после крещения - Александры Фёдоровны). Но время шло – постепенно уходила Россия - поместная, Россия «дворянских гнёзд». Зато заявляла о себе буржуазия, появлялась прослойка состоятельных горожан – адвокатов, заводских управляющих, конторских начальников, …а также инженеров-путейцев, связистов, гимназических инспекторов, руководителей телеграфных пунктов и так далее.
- Борис Кустодиев «На террасе».
Как заявил Лопахин: «До сих пор в деревне были только господа и мужики, а теперь появились ещё дачники». У них, разумеется, не было имений, зато был заразительный пример перед глазами – недосягаемая, непостигаемая аристократия. Итак, русская дача – это не что иное, как доступный «заменитель» барского поместья. Дачная жизнь заменяла адвокату или инженеру ту самую дворянскую дольче-вита, которую они знали по книгам или даже наблюдали в реальности. Почему именно в России возник этот феномен? Потому что, как сказал исследователь архитектуры Андрей Иконников (правда, по иному поводу): Для русского человека «...авторитетом привычного обладала традиционность. Особую привлекательность получила парадигма дворца, <…> дворянской усадьбы». К 1880-1890-м годам дачников сделалось так много, что о них стали писать рассказы, фельетоны, а модные журналы советовали носить на даче просторную и практичную одежду, не лишённую, меж тем, изящества и прелести. Издания «Дамский мир» и «Модный магазин» в летние месяцы регулярно помещали раздел, посвящённый «дачным нарядам». Разумеется, это были именно наряды, а не надоевшая одежда, которую свезли на дачу с целью доносить и выбросить! Так, дамам советовали немного ослаблять корсеты, а мужчинам - носить канотье и пиджаки из чесучи.
- Семья Тюляевых на даче Дмитрия Бахрушина.
Дальше – больше. Вспоминаем всё того же Лопахина: «Все города, даже самые небольшие, окружены теперь дачами. И можно сказать, дачник лет через двадцать размножится до необычайности. Теперь он только чай пьёт на балконе, но ведь может случиться, что на своей одной десятине он займется хозяйством, и тогда ваш вишневый сад станет счастливым, богатым, роскошным...» Впрочем, дача, как сельхоз-феномен, получила своё развитие только в советские времена. Но об этом – позже. Пока на дворе русский Серебряный Век с его тоской по рифмам и томительным ожиданием не то революции, не то конца света, не то…приезда новой кафешантанной дивы из Парижа. Дача, как quasi-усадьба, как место идеального отдыха. Дача - это побег из города, и последняя попытка укрыться от губительных страстей городской жизни. Все описания дореволюционных дач похожи – это непременная речка, романтическая веранда, шум поезда в вечерних сумерках, палисадник, и - миленькая дачница. «Лёля NN, хорошенькая двадцатилетняя блондинка, стоит у палисадника дачи и, положив подбородок на перекладину, глядит вдаль. Всё далёкое поле, клочковатые облака на небе, темнеющая вдали железнодорожная станция и речка, бегущая в десяти шагах от палисадника, залиты светом багровой, поднимающейся из-за кургана луны».
- Марк Шагал. «Окно на даче. Заольшье».
Наиболее напряжённо и даже, более того, трагически, противопоставление города и дачи звучит в рассказе Леонида Андреева «Петька на даче». Помните? Мальчик-подмастерье, проводящий дни в настоящем аду, волею судьбы попадает на дачу. Это становится для него настоящим шоком – он никогда не был в таком райском месте. «В первые два дня Петькина пребывания на даче богатство и сила новых впечатлений, лившихся на него и сверху, и снизу, смяли его маленькую и робкую душонку». Но ничто, увы, не бывает вечным – вскоре мальчик снова оказывается в своём привычном кругу – в замызганной дешёвой парикмахерской для непритязательного люда. Что характерно, «…про город он забыл, а другое место, куда ему всегда хотелось уйти, - уже найдено». Кстати, основой рассказа послужило воспоминание однофамильца писателя – модного и востребованного парикмахера Ивана Андреева , который вышел из самых низов общества, но к моменту написания рассказа слыл богатым и уважаемым человеком. Так что, не стоит так уж жалеть несчастного Петьку – его ждало блестящее будущее ( См.его парикмахерскую и дамскую причёску из его альбома). Итак, дачник сделался популярным персонажем литературы.
- Дача Ляминых. Сокольники.
Вот и знаменитая насмешница Тэффи иронически отмечала: «Дачник – происхождения доисторического, или, уж во всяком случае, – внеисторического. Ни у одного Иловайского о нем не упоминается. Несколько народных легенд касаются слегка этого предмета». Интересно, что воспоминание о той, старой, довоенной и дореволюционной дачной жизни иной раз прослеживается в произведениях русских, советских авторов 1920-1930-х годов. Совершенно прустовское звучание – в поисках утраченного времени. Возьмём таких непохожих авторов, как Владимир Набоков и Валентин Катаев. В набоковской «Машеньке» эмигрант, живущий в «каменном, сером мешке» равнодушного Берлина, вспоминает свою любовь. Разумеется, на фоне дачного бытия. «В сосновом перелеске, на шероховатых стволах, вечернее солнце лежало огненно-румяными полосками. Из дачных садиков доносился стук крокетных шаров…» Дача тут выступает, как зримый символ России, куда нет возврата. Напыщенный и – нищий Берлин тут остро и драматически противопоставлен старой даче; асфальтовая злая громада, пожирающая души – навсегда ушедшей романтике русских вечеров. И главный герой отказывается от встречи с Машенькой – она попросту не возможна в подобных декорациях.
- Юрий Пименов «Женщина в гамаке».
Но, что интересно, сугубо советский автор Валентин Катаев, певец революционных будней и прекрасной солнечной современности, всё-таки позволяет себе ностальгию по дачам давно ушедшего времени. «Утром под абрикосами был накрыт громадный стол, уставленный букетами полевых цветов. Середину его занимал сдобный крендель величиной с велосипед. Все дачники были приглашены под абрикосы к утреннему чаю. День, начавшийся так торжественно, продолжался в том же духе и закончился детским костюмированным вечером с музыкой и фейерверком…» Замечу, что среди приглашённых дачников было и семейство Бачей, где папа - прогрессивный интеллигент, а сын – лучший друг революционного босяка - Гаврика. Впрочем, повесть «Белеет парус одинокий» писалась в середине 1930-х, когда русские, точнее уже - советские люди снова почувствовали вкус дачных вишен. Тогда стало вновь актуально снимать дачу на лето или хотя бы на месяц. Так, во многих гайдаровских вещах есть упоминание о дачной жизни. Берём «Голубую чашку» и – читаем: «Только в конце лета я получил отпуск, и на последний теплый месяц мы сняли под Москвой дачу. Мы со Светланой думали ловить рыбу, купаться, собирать в лесу грибы и орехи».
- Кадр из фильма «Тимур и его команда».
История повторяется, только уже на другом этапе. Сталинский СССР активно возрождал все имперские традиции – пролетарии срочно перенимали вкусы и смыслы у побеждённого и – уничтоженного класса. Так возник феномен советской дачи, которая имела тот же смысл, что и дача - дореволюционная. Парадигма дворянской усадьбы. Снова открываем томик Аркадия Гайдара. «Тимур и его команда». Дети, живущие летом на даче, не довольствуются купанием, играми и чтением хороших книг. Они помогают старшим и борются с «вселенским злом» в лице Мишки Квакина и его гнусного адъютанта - Фигуры. Более того, их борьба облачена в интереснейшую игровую форму. Тимуровский штаб был похож на романтическую каравеллу из приключенческих романов. «Женя заглянула через щель. Перед ней, как волны моря, колыхалась листва густых садов. В небе играли голуби. И тогда Женя решила: пусть голуби будут чайками, этот старый сарай с его веревками, фонарями и флагами – большим кораблем. Она же сама будет капитаном».
- Кадр из фильма «Москва слезам не верит».
В хрущёвские времена исполнилось пророчество чеховского Лопахина – дачник активно взялся за лопату. Возникло много садоводческих и огородных товариществ, которые были призваны, отчасти, решить продовольственную проблему. Сам вырастил – сам покушал. Вторая половина 1950-х – настоящий дачный бум. Тогда участки выделялись для конкретных крупных предприятий и раздавались лучшим работникам. Так в Подмосковье возникли товарищества с характерными названиями, вроде «Энергетик» - сразу видно, что от Мосэнерго. Забавно и – симптоматично, что эти садово-огородные участки, как юридически, так и фактически не были собственно дачами. Но люди их «парадигмой усадьбы» дружно принялись именовать свои «Энергетики» и «Подшипники» - дачными посёлками. Не в документах, конечно же, а между собой. Этой связи вспоминается характерная сцена из культового советского фильма «Москва слезам не верит». Жених Тоси везёт девушек на дачу, то есть, на такой вот огородный участок, полученный от производства. Однако ушлая модница Людмила, поняв, что им предстоит провести время не в роскошной «усадьбе» под липами, а, собственно, в домике, стоящем посреди картофельных плантаций, кричит: «Нет! Нам это не подходит!» Для неё это – не дача. Она же знает вкус жизни.
- Кадр из фильма «Берегись автомобиля».
Со временем, к 1970-м годам, и эти посёлки сделались едва ли не элитными, ибо участки давались в 30-40 километрах от Москвы. На этих 6-8 сотках выросли яблоневые сады, а дети и внуки огородников стали ощущать себя уже настоящими, подлинными, «чеховскими» дачниками. И всё вернулось на круги своя – гамак, велосипед, купание, шум вечерней электрички, ароматы луга, яблочное изобилие. В эпоху так называемого «застоя» была такая негласная формула советского благополучия: «Квартира – Машина – Дача». Дача – непреложно, причём лучше всего - поближе к границам города. Жаворонки, Внуково, Балашиха. У Владимира Солоухина есть характерная вещица – «Съезжались на дачу гости». Аллюзии всем понятны. Ну что, брат Пушкин? «В первом часу дня начали мало-помалу собираться гости на дачу в Мичуринце; некоторые по зеленой дачной улице с электрички, но большинство на машинах – ‘Жигулях’ или ‘Волгах’». Мичуринец – из той же серии, что и прочие «Энергетики», однако, к моменту написания произведения – место престижной дольче-вита. Опять же – популярные у обеспеченных советских граждан марки машин. В описании нет дешёвых «Запорожцев» или, скажем, «Москвичей» («не машина, а ведро с гайками»).
- Девушки на даче. 1986 год.
В конце 1980-х стало модно именовать свои дачи…«фазендами». Откуда это? Дело в том, что в 1988 году на наших экранах блеснула бразильская мега-звезда по имени «Рабыня Изаура». В самом первом «мыльном» сериале, заставлявшем трепетать сердца советских тружениц, постоянно звучало это сладкое, как тропические фрукты, название – фазенда. Шесть соток фазенды. В Можайском районе. Кстати, именно на рубеже 1980-1990-х годов начался очередной дачный бум – снова началась массовая раздача земель, но, как правило, в отдалённых районах. Как шутили тогда сатирики: «От центра Москвы далеко, зато к пригородам Калуги близко». 1990-е годы – время шикарных построек и кича. Возникали закрытые дачные посёлки с развитой инфраструктурой и крутолобыми охранниками у ворот. Богатые да хваткие спешили жить... Время идёт, а мода на дачную жизнь никуда не уходит, только лишь наполняется новыми трендами. Так, сейчас модно купить старую дачу (хотя бы и в «Энергетике», ибо сие уже - винтаж) и, не разрушая стен, сделать в доме основательный ремонт. Дабы не утратить аромата старины, так сказать. Потому что, как ни крути, а «парадигма усадьбы» - это в крови, никуда не денешься!
