Многие из электронных писем, присланных в ответ на просьбу Та-Нехиси Коутса (Ta-Nehisi Coates) поделиться «своими историями, своим опытом столкновения с расизмом и его физическими последствиями», были написаны людьми, живущими за пределами Соединенных Штатов, которые оставались в центре нашего внимания до настоящего момента. Одна наша читательница из Швеции пишет:
Спасибо вам за вашу серию статей о расизме. Я выросла в боснийском мусульманском гетто в Швеции. Здесь расисты любят называть таких людей, как я, «svartskalle» — дословно «черноголовые». Я не считала, что мои столкновения с личными и системными проявлениями расизма были чрезвычайно болезненными. Я не замечала или не хотела замечать большинство из них, пока я не поехала учиться в колледж в США. Я думала, что все вокруг были достаточно дружелюбны по отношению ко мне. Но во время моих поездок домой я все яснее осознавала, что отчасти это дружелюбие объяснялось тем, что я была родом из Скандинавии – меня принимали за белую.
В противовес этому каждый раз, когда я возвращалась в Швецию, я понимала, насколько искаженными были мои взаимоотношения с коренными шведами. Когда мы приехали в эту страну в начале 1990-х годов, неонацисты подожгли приемное отделение пункта для беженцев и заложили бомбу в столовой. Тогда мне было восемь лет. Тогда атакам подверглись более 50 пунктов приема беженцев, и эти нападения организовывали не только экстремисты, но и местные жители, ранее признанные виновными в незначительных правонарушениях. (Именно в тот период орудовал серийный убийца по прозвищу Лазермен, жертвами которого стало множество иммигрантов.)
Все это не оставило на мне никакого отпечатка, но то, как работницы столовой пристально наблюдали за мной, чтобы я ни в коем случае не взяла себе больше еды, чем положено, запомнилось мне на всю жизнь. Когда я училась в пятом классе, одна из наших учителей была членом очень популярной тогда партии BSS — «Сохраним Швецию шведской». Иногда после занятий она придирчиво спрашивала меня: «Твой отец получает пособие? Получает? До сих пор получает?»
В шестом классе меня преследовал неонацистский хулиган с осветленными волосами и молотом Тора на шее. «Мусульманская шлюха», «иммигрантская свинья», «черноголовая». Однако его злоба и ненависть меня совершенно не волновали. Настоящую боль причиняли заголовки крупных газет («Выгоните их!»), а также истории об иммигрантах и наших злодеяниях.
Некоторое время я посещала психиатра, чтобы пройти тест на IQ. Она спрашивала меня о Боснии: «Это неразвитая страна, не так ли?» Я была одаренным ребенком. Однако это каким-то образом все время ускользало от нашего библиотекаря, которая презрительно проглядывала те книги, которые я брала в библиотеке, и говорила со мной подчеркнуто медленно, как будто я не понимала шведского языка. Она тщательно следила за тем, чтобы случайно не коснуться моей руки, ясно давая понять, что она этого не хочет, потому что я грязная.
Теперь у меня степень университета Лиги Плюща, я хорошо одеваюсь, но меня до сих пор путают с обслуживающим персоналом. Каждый раз, когда я подаю заявку на возмещение расходов на поездки на собеседования — будучи гражданкой этой страны я имею на это право — я боюсь попасть к одной из двух женщин, которые обычно трижды проверяют все мои документы, глядя на меня так, будто я лгу ради получения социальной помощи. Иногда у меня возникает ощущение, что я действительно кого-то обманываю, что я должна извиниться, только я не понимаю, за что.
Швеция — это удивительная страна. И люди здесь гораздо терпимее, чем в соседних государствах. Тем не менее, я знаю, что здесь ко мне никогда не будут относиться как к полноправному гражданину.
Еще одно письмо из Скандинавии:
У меня светлая кожа и темные волосы. Мне кажется, я выгляжу как типичный американец, но пока я рос в Европе (мой отец служил в вооруженных силах США), люди иногда заговаривали со мной на немецком или итальянском языке, поэтому кто знает. В любом случае мое первое столкновение с проявлениями расизма произошло, когда мне было около 15 лет: я стоял у дверей магазина, пока моя мама делала покупки. Ко мне подошел агрессивный пожилой мужчина и назвал меня «javla svartskalle» (это равносильно слову «нигер», только это словосочетание используется в отношении иммигрантов) и сказал, что мне стоит убраться на родину (возможно, он подумал, что я родом из Югославии — сейчас в Швеции проживает множество выходцев из этой страны). Мне даже показалось, что он собирается меня ударить, но я был довольно высоким для своих лет, поэтому он отвернулся и ушел.
Спустя примерно 20 лет я поехал со своей девушкой, которая была афроамериканкой, в путешествие по Европе. На пароме в Финляндию я услышал (я так и не узнал, кто именно это сказал) у себя за спиной всего одно слово: «Нигер». Это очень печально, но что тут сделаешь? Бежать на поиски обидчика и нападать на кого-то в надежде, что ты поймал того, кого нужно?
Стоит отметить, что в США никто никогда не называл меня подобными словами.
Один читатель из Канады рассказал нам о своем бывшем однокласснике:
Я учился в старших классах в Северной общеобразовательной школе в Торонто. В моей школе действовала программа для «одаренных» детей. В ней учились самые разные дети из района от жилого комплекса Carluke Crescent до моего богатого еврейского квартала в Форест-Хилл. В нашей школе существовала глубокая сегрегация, и представители разных рас редко соприкасались друг с другом. Исключением были только команды по футболу и регби, кафе с фаст-фудом, где мы все покупали еду, и «Южная сторона», где можно было купить марихуану, спросив о ней у любого.
Наш попечительский совет утвердил программу, в соответствии с которой в школе постоянно находились офицеры полиции. Наш главный охранник был известен тем, что он имел привычку прогуливаться по коридорам в своей полицейской форме с дубинкой и перцовым балончиком и зачастую с огнестрельным оружием. Он пугал даже меня — подростка, не имевшего никакого опыта взаимодействия с жестокими полицейскими за исключением тех альбомов в стиле гангста-рэп, которые я слушал у себя в комнате.
Однажды, теплым осенним днем этот полицейский отправился на Южную сторону. Как всегда, там были подростки, прогуливающие занятия, которые курили марихуану или играли в кости. Обычно один из дежурных по школе — бородатый, мускулистый мужчина с множеством татуировок, которого ласково называли Кимбо — выходил наружу и просил их вернуться на занятия. Иногда они возвращались, иногда нет. По этому поводу никогда не возникало никаких серьезных конфликтов: все уважали Кимбо, тренера по регби с панафриканским флагом, наколотым на его плече, и львом на запястье.
Но на этот раз все было иначе. Полицейский направился прямиком к Эм, 16-летнему чернокожему парню с угревыми рубцами на лице. Он жил в опасном районе и имел репутацию злостного хулигана, однако мне он всегда казался спокойным и сдержанным. Полицейский попросил Эм показать его идентификационную карточку (такие карточки должны были висеть у нас не шее на красном ремешке). До сих пор остается неясным, отказался ли Эм показать эту карточку или нет, хотя на самом деле это не имеет никакого значения. Эм обозвал полицейского «мусором», что спровоцировало вполне предсказуемую реакцию, то есть банальную жестокость.
Полицейский сразу же объявил, что он арестовывает Эм, и попытался отвести его в свой кабинет. Эм сопротивлялся — не слишком сильно, но демонстрируя, что ему больно. Когда полицейский тащил его по лестнице, подросток кричал, что тот причиняет ему боль и что он не сделал ничего дурного. На лестничной площадке собралось несколько десятков учащихся. Многие сразу же включили камеры на сотовых телефонах, чтобы заснять этот инцидент. Учащиеся кричали, что они на стороне Эм, сам Эм кричал, что офицер так и не сказал ему, за что его арестовывают и что он сделал не так. Разумеется, с точки зрения полицейского, с точки зрения многих жителей моей страны, кое-что он все же сделал не так: он родился в семье с определенным оттенком кожи и определенной историей.
В конце концов Эм сдался и был доставлен в полицейский участок. Его обвинили в оскорблении офицера полиции и сопротивлении аресту. Он не совершил никаких насильственных действий — разумеется, кроме тех, которые угрожали власти офицера. Об этом эпизоде даже писали в прессе, и после него люди выходили на протестные акции.
Этого офицера быстро перевели в другое место, заменив его чернокожим полицейским, который реже носил с собой огнестрельное оружие и помогал баскетбольной команде, если я правильно помню. Я не знаю, что стало с Эм. Надеюсь, система его не подавила окончательно.
Своим опытом с нами поделилась еще одна жительница Канады:
Я родилась в Южной Азии, а выросла в Канаде. Сама я считаю себя скорее канадкой, чем кем-либо еще. Я не могу даже сосчитать, сколько раз белые канадцы спрашивали меня: «Откуда ты? Нет, откуда ты на самом деле?» Мне никогда не верили, когда я говорила, что я из Канады. Обычно после этого они продолжали: «Ты так хорошо говоришь на английском! Как ты смогла его так хорошо выучить у себя в стране?» Или: «Индусы мне не слишком нравятся (хотя я не из Индии), но ты мне нравишься, потому что ты на них совсем не похожа». Часто белые канадцы говорили мне, чтобы я отправлялась туда, откуда я приехала, и перестала разрушать их страну.
Когда я делилась этими историями со своими (бывшими) белыми друзьями, я зачастую слышала: «Ты считаешь это расизмом? Перестань устраивать мелодраму. Это все существует только в твоей голове. Ты видишь расизм, потому что ты хочешь его видеть». Из своего опыта столкновения с такой завуалированной агрессией я вынесла убежденность в том, что, что бы я ни делала, белая Канада никогда меня не примет из-за более высокого содержания меланина в моей коже. Поэтому рассуждения о многокультурности и равенстве в Канаде — это настоящий обман.
Следующее письмо написал нам один канадский еврей:
Когда мне было 13 лет, я поехал в лагерь — на севере Онтарио, где в основном жили белые. В моем доме был подросток, который ни с того ни с сего столкнул меня с лестницы и обозвал «вонючим евреем». Я не помню, чтобы я с ним часто общался (в положительном или отрицательном ключе). Это был просто мальчик, который вырос где-то за границей (я хорошо помню, что у него был акцент) и который, я полагаю, в один прекрасный день решил завоевать авторитет, побив еврея.
Никто в лагере никак не отреагировал на это происшествие и не предпринял никаких мер. Наша смена подходила к концу, поэтому я это проглотил и через несколько дней отправился домой. С тех пор я больше никогда не ездил в лагерь.
Меня всегда поражало то, как этот негативный опыт сделал меня «другим» во взрослой жизни. Иными словами, я никогда не считал себя другим, однако этот эпизод до сих пор преследует меня спустя 27 лет. Я никогда не ощущал своей принадлежности к еврейской общине (моя семья не слишком религиозна), и я всегда чувствовал себя в некотором смысле чужаком.
Быть «другим» тяжело. Ты всегда отличаешься от остальных, и эта тема всплывает гораздо чаще, чем можно было бы ожидать. У меня был приятель-мусульманин, и в какой-то момент я стал обращать внимание на то, как часто его принадлежность к мусульманской общине вплывает в разговорах внутри нашей группы. Никто никогда не обсуждал протестантскую или католическую веру других членов нашего круга, но мое еврейское происхождение и его мусульманская вера возникали в беседе постоянно.
В любом случае, я помню того подростка из лагеря спустя 27 лет после инцидента, но я сомневаюсь, что он меня запомнил. Эта грязь прилипает к человеку навсегда.
Еще одна история из Канады, на этот раз от белой женщины:
Мой партнер был канадцем, в котором текла кровь чернокожих людей (кто-то из его предков был родом с Подпольной железной дороги). Летом мы переехали в провинцию на среднем западе вместе с нашей восьмилетней дочерью, и нам нужно было зарегистрировать ее, чтобы осенью она могла пойти в школу. Все шло хорошо, пока директор школы не повернулся ко мне и не спросил: «А вы кто, социальный работник?»
Боль, которую я испытала в тот момент, до сих пор ощущается чрезвычайно остро — а ведь прошло 30 лет. Я знаю, что это совершенно незначительный инцидент по сравнению с тем, с чем люди сталкиваются каждый день. Должно быть, боль, которую причиняют частые и сознательные комментарии подобного рода, просто невыносима.
Другой наш читатель рассказал нам о страшном инциденте, который произошел с ним в Амстердаме:
Я белый мужчина восточноевропейского происхождения, однако я сталкивался с проявлениями расизма много раз. Я 100-процентный русский еврей, родившийся в семье русских эмигрантов на Среднем Западе. Хотя у моих родителей светлая кожа, моя кожа оказалась несколько темнее, и я быстро загораю. Кроме того, я часто ношу бороду. Меня часто принимают за мусульманина или выходца с Ближнего Востока. Иногда меня даже словесно оскорбляли и преследовали из-за этого.
К примеру, однажды летом я в одиночку отправился в путешествие по Европе с рюкзаком за спиной. В то время у меня была борода, но не слишком длинная. Как-то вечером в Амстердаме я вышел на прогулку. Я стоял на улице, разглядывая карту и размышляя, куда мне стоит пойти дальше. И тут до меня донесся разговор об Усаме бен Ладене с веранды ближайшего бара. Трое голландцев (я полагаю, они были голландцами) говорили все громче и громче, и скоро я понял, что они говорили обо мне. Они называли меня Усамой бен Ладеном, смотрели и показывали на меня пальцем почти с маниакальной настойчивостью.
Я был шокирован и напуган, поэтому я двинулся в противоположную сторону от этого бара, но их голоса становились все громче. Я обернулся и увидел, что трое высоких мужчин преследовали меня. Я побежал, и они побежали за мной, крича и оскорбляя меня. Пробежав примерно 15 домов, я наконец от них оторвался.
Воспоминания об этой случае до сих пор меня преследуют. Если такое могло произойти со мной, насколько тяжело живется тем, кто сталкивается с подобными нападками регулярно.
Следующее письмо написала одна афроамериканка:
Я столкнулась с агрессией на почве расизма в Италии, а вовсе не в Джорджии, где я выросла. Мы с моим белым мужем катались по Италии на велосипедах в течение трех месяцев. Однажды я стояла на углу улицы, придерживая велосипед, когда ко мне на скутере подъехал итальянец и назвал меня «нигером». Он произнес это слово с итальянским акцентом, немного растягивая гласные. Но я так и продолжала стоять там, глядя в сторону.
В другой раз я стояла на перекрестке, ожидая, когда машины остановятся и я смогу перейти улицу. Но вдруг из проезжавшей мимо машины кто-то плеснул мне в лицо водой. У меня перехватило дух, но мне удалось сохранить самообладание.
Один белый читатель вспоминает чрезвычайно неприятное столкновение, которое произошло в Лондоне:
Я склонен считать произошедшее скорее примером расовых предрассудков, чем расизма, потому что я согласен с тем, что человек не может быть расистом, если он не является частью господствующей культуры. Также я не хочу своим примером каким-либо образом отвлекать внимание читателей от тех реальных, губительных и порой фатальных последствий расизма со стороны белых в отношении представителей других рас.
Мне было семь лет, когда я начал понимать, что значит раса и что действия человека могут иметь последствия, которые целиком зависят от цвета его кожи. Я белый, а 80% учащихся моей школы были чернокожими, поскольку она находилась в черном квартале Лондона. Моя мама дружила с семейно парой, работавшей в музыкальной сфере, и однажды они подарили мне шарф, оставшийся после рекламной кампании Боба Марли, над которой они работали. Этот шарф показался мне чем-то совершенно уникальным — длинный, толстый с красными, золотыми и зелеными полосками. Это была осень 1979 года, и шарф выглядел фантастически на фоне моей повседневной тусклой одежды. Поэтому на следующий день я с гордостью надел его в школу.
И это оказалось огромной ошибкой!
Спустя несколько мгновений после того, как я появился на игровой площадке, меня окружили чернокожие подростки гораздо старше меня, которые кричали мне, что я не имею права носить этот шарф, что он не для «белых мальчиков» и что они у меня его заберут. Проблема заключалась в том, что шарф был завязан на узел вокруг моей шеи, поэтому, когда кто-то из подростков схватил один его конец, а кто-то другой взял другой конец и потянул в противоположном направлении — вы сами можете представить, что случилось дальше.
Я до сих пор не помню, как мне удалось выбраться оттуда. Я помню только то, что учитель, находившийся на игровой площадке, не стал вмешиваться, и когда все закончилось, мне каким-то образом удалось бежать и со мной все еще был мой шарф. Этот фантастический, яркий красно–зелено-золотой шарф, который, как я теперь знал, я не могу носить, потому что цвет моей кожи был «неправильным».
История из Южной Америки:
Я смешанного происхождения, но у меня светлая кожа. Я рос в Перу, и я выделялся, потому что я не был похож на других членов моей семьи. Пока я рос, мой отец старался чрезмерно опекать меня, потому что он знал, что моя светлая кожа делает из меня мишень.
Расизм по отношению ко мне проявлялся двумя способами. С одной стороны, многие хотели, чтобы я встречался с членами их семей, потому что я был «blanquito» (это своего рода ненависть по отношению к самим себе в сочетании с идеализацией европейской расы). Они не видели во мне человека, только мой цвет кожи. С другой стороны, встречаясь со мной, люди сразу же делали вывод, что я богач, наглец и угнетатель. Многие люди смешанного происхождения и чернокожие с более светлой кожей меня поймут. На меня ни с того ни сего нападали с кулаками, ножами и даже угрожали мне пистолетом. По мере взросления я привык к грозным взглядами незнакомых людей. Мне там не были рады.
Приехав в США, в страну, где родилась моя мать, я столкнулся с таким же расизмом со стороны многих латиноамериканцев и чернокожих. Я также столкнулся с проявлениями расизма со стороны белых людей, хотя и не напрямую, а скорее когда они говорили о моем народе в негативном ключе. Меня однажды даже назвали грязью.
Письмо из Восточной Азии:
Я на половину кореец, на половину белый. В Америке меня считают азиатом в семи-восьми случаях из десяти. В Корее, где я прожил два года, меня принимали за белого в семи-восьми случаях из десяти. Женщины старшего возраста чаще ошибаются, принимая меня за итальянца, испанца, а иногда даже за выходца из Северной Европы.
В прошлом году я преподавал историю одномудовольно бестолковому старшекласснику, и во время подготовки к тесту он сказал мне самую неприятную вещь, которую я когда-либо от него слышал: «Я верю в пан-йеллоуизм. Я стану диктатором, и в этой стране я казню всех белых людей. Кроме вас».
Еще одно письмо:
Я думаю, в Америке иногда можно столкнуться с проявлением расистских предрассудков в отношении белых людей, но не с расизмом («расизм» — это институт с многолетней историей). Если белый человек хочет испытать на себе проявления расизма в отношении белых людей, ему стоит отправиться в Восточную Азию и пожить там некоторое время.
Я белый человек, успевший пожить в самых разных уголках мира, на всех континентах, и нигде я не сталкивался с таким воинствующим расизмом в отношении белых людей, как в Китае, Японии и Корее. Концепция расового превосходства укоренилась в сознании жителей Восточной Азии так же глубоко, как и в сознании американцев. Просто там иная иерархия рас и цветов кожи. Возможно, белые люди испытывали бы гораздо больше симпатии по отношению к чернокожим американцам, если бы им пришлось провести некоторое время в Пекине, Сеуле или Токио.
Наши читатели продолжают присылать нам новые письма. Мы также продолжаем вести дискуссию в разделе комментариев. Ниже мы приводим комментарий Джимми Юэна (Jimmy Yuen), обращающегося к нашему белому читателю, которого его чернокожие клиенты часто и без всяких причин называли «расистом», когда он работал в ресторане сети McDonald’s в начале 1990-х годов:
Мне жаль, что ваши клиенты часто срывали на вас зло без всякой рациональной причины, но такова реальность работы в сфере обслуживания. На самом деле меня больше всего огорчает то, что оскорбления тех людей так сильно вас ранят. Наше общество учит нас считать себя индивидуальностями, однако никто не хочет, чтобы его в индивидуальном порядке выделяли как расиста… Но мы живем в расистском обществе, выстроенном на многовековой истории рабства и превосходства белой расы, поэтому, если вы белый, именно вы извлекаете пользу из этой системы расизма.
Мне бы хотелось, чтобы люди перестали так легкомысленно относиться к термину «расист», но и вы тоже поймите, в какой они оказались ситуации. Я не хочу, чтобы вы молчали, не хочу умалять ваш негативный опыт, но поймите, что попытки выдать ваши оскорбленные чувства за историю о проявлении расизма по отношению к белым людям оказывает чрезвычайно плохую услугу представителям цветных рас, которые вынуждены ежедневно сталкиваться с проявлениями расизма, в том числе угрозами насилия, систематической дискриминацией (в политическом и экономическом смыслах), культурными стереотипами, появляющимися в СМИ.
Возможно, вы инстинктивно запоминаете свой негативный опыт общения с чернокожими людьми чаще, чем положительный, но ваше решение рассказать эту историю лишь уводит диалог в сторону от той жестокой несправедливости по отношению к маргинализированным представителям других рас к оскорбленным чувствам тех, кто в этой маргинализации виноват.
Я американец китайского происхождения, и, будучи светлокожим представителем другой рас , лично я не сталкивался с серьезными проявлениями расизма. Мне в голову приходят только два эпизода. Первый был, когда мою маму укусила собака, и она попросила меня помочь ей поговорить с владельцем животного, чтобы убедиться, что ей не стоит беспокоиться о возможных заболеваниях. Я считал ее опасения беспочвенными, однако подумал, что мне не составит труда обсудить это с соседом.
Когда я пришел к нему, я был удивлен тем, как нас приняли. Дверь нам открыл пожилой чернокожий мужчина, который немедленно стал ругаться, бросаясь самыми разными оскорблениями и прогоняя нас. Я не думал, что такое поведение могло быть характерно для чернокожих людей в целом, потому что люди далеко не всегда ведут себя так, как большинство представителей их расы. Я постарался забыть об этом инциденте, поскольку посчитал, что этот пожилой мужчина мог почувствовать опасность, исходившую от незнакомцев другой расы, возможно, готовившихся привлечь его к ответственности за укусы собаки.
Второй случай произошел, когда я вместе со своей семьей шел по улице около полуночи. Несколько пьяных белых людей немногим за 30 прокричали «власть белым» и бросили бутылку из-под пива, которая упала совсем близко от моей матери. Я показал им средний палец, а моя семья ускорила шаг и постаралась как можно быстрее покинуть это место.
Я не думаю, что этот инцидент каким-то образом характеризует белых людей в целом.
Несмотря на предрассудки моих родителей по отношению к людям некитайского происхождения, я считаю, что «раса» существует в основном как некая социальная конструкция, призванная поддерживать неравенство власти. Нам, несомненно, необходимо исправить этот дисбаланс и несправедливость (поскольку игнорирование этой проблемы и есть самая серьезная проблема), однако, если отвлечься от этого, я полагаю, мало кто воспринимает мир, как пространство, разделенное на расы. Все мы люди.
Мы получили ответ на этот комментарий:
Я чернокожий выходец из Африки. Нам повезло, потому что историю нам преподавал профессор, который относился к представителям других рас непредвзято, и я получил возможность подумать над темой расизма еще до того, как я столкнулся с его проявлениями.
Первое мое столкновение с проявлениями расизма произошло после терактов 11 сентября. Один мой знакомый был очень рад новостям о терактах. Он говорил, что это научит белых людей тому, что их ощущение превосходства не защитит их от смерти.
Меня заинтересовала такая его позиция: разве все белые люди чувствуют свое превосходство? Разве они должны умирать за то, что они это чувствует? Я немного почитал об этом в интернете. И я боюсь, что многие жители Африки, по крайней мере представители предыдущего поколения, разделяют точку зрения моего знакомого. И как это можно назвать? Можно долго придумывать название для такой позиции, но это не что иное, как настоящий расизм.
И к чему это приведет в конце концов? Черных учат ненавидеть белых из-за тягот их предков, а белых учат испытывать вину за то, что сделали их предки, даже если они ее не испытывают. И этот бесконечный цикл захватывает каждое новое поколение.
Поэтому когда я читаю ответ Джимми Юэна автору того письма, я, к сожалению, не могу с ним согласиться. Отсутствие возможностей из-за цвета кожи — это, несомненно, расизм, но расизм этим не ограничивается. То, что человек постоянно подвергается оскорблениям из-за того, что он белый, это тоже расизм. И я могу с уверенностью сказать, что, если бы ситуация была обратной — то есть если бы группа белых начала бы оскорблять чернокожего парня — об этом обязательно написали бы в газетах. К чему нам двойные стандарты? В любом случае кто-то страдает.
Жизнь слишком коротка и прекрасна, чтобы тратить ее на ненависть по отношению к представителям других рас.