Когда из арки неподалёку раздаются торопливые шаги, старик тихо просит довести его до магазина – за хлебом и маслом, тут рядом. Откликаются не все, некоторые и вовсе не обращают внимания, как вечно спешащий Скрылёв, мелкий бизнесмен из того же подъезда, с ранними залысинами, испариной над верхней губой, которую он промокает носовым платочком с вычурным вензелем, и прозвищем Скрудж – так его называет маленькая дочь, которой Скрудж объясняет, что некогда помогать слепым и убогим, своих дел по горло, к тому же в детсаду будут ругаться за задержку, а ещё – какой-то там Гольшак, «тварюга», не любит опозданий, а сделку с ним нельзя упускать.
Вчера Скрудж ругался у меня под окнами, называя тварюгами всех тех, кто не помог ему, когда он валялся на улице с сорванной спиной, треснувшись затылком о заплывший льдом бордюр, поскользнувшись прямо у арки, неподалёку от подъезда. И никто, никто ему не помог, посчитав за пьяного или убогого, хотя некоторые пробегали мимо и даже ухмылялись, он это чувствовал. А Гольшак при этом названивал и требовал немедленно, слышишь, немедленно приехать, иначе конец сделке…
Утром старик в чёрных очках и в старой шапке-ушанке опасливо продвигался мелкими шажками к магазину. За руку его придерживал Скрудж, объясняя маленькой дочери, почему он считает тварюгами работников дорожных служб, не чистящих город, мэра и всех тех, кому вечно не до нужд маленького человека.
Гольшаку доставалось больше всех.
