Я вижу их каждый день – сутулый моложавый дед и двое близнецов лет четырех идут через двор в детский садик, держаться за руки. У деда сосредоточенный взгляд. Близнецы копируют деда, поджимают губы, хмурятся, у обоих сосредоточенно важные лица, оба смешно кудрявые из-под одинаковых шапочек. Всегда опрятные, начищенные, выстиранные и отутюженные.
Их маму я вижу реже. Ей на вид лет двадцать, а по сведеньям бабушкиного совета у соседнего подъезда, ей двадцать два года, и родила она близнецов в неполные восемнадцать лет.- А отец?
- Отродясь никто его не видывал…
- Кажется, был юноша, Коля или Петя…
- Да то у Светки, из восемнадцатой, и не Коля, а Миша…
Рассказывают подробности, у кого и насколько фантазия разгуляется.
Но факт – отца близнецов никто не видел. И факт – из роддома забрал домой восемнадцатилетнюю маму с двумя крикливыми свертками на руках её отец, тот самый дед близнецов. А мамы у неё нет, умерла еще до рождения внуков, не дожила. Тоже факт железный, от бабушкиного совета у соседнего подъезда.
Я иногда думаю, как она решилась родить их, в свои неполные восемнадцать, без отца, двоих. И какой современный мужчина согласиться связать свою жизнь с ней, с двумя маленькими детьми на руках.
Я помню, как она убегала утром на учебу, а дед выкатывал коляску с детьми, и раскачивал её правой рукой, глядя одним глазом на близнецов, а другим – в книжку, зажатую в левой руке. В любую погоду. В любой день недели. В обед дед заносил их домой, держа свертки подмышками, будто батоны хлеба. И через часа полтора опять раскачивал их в коляске. А вечером свертки просыпались и горько рыдали, если мама не приходила вовремя, или громко смеялись, если она не опаздывала с учебы. Я помню их смех. У нас половина двора потом смеялась этим смехом, пытаясь копировать близнецов.
Теперь она убегает утром на работу, а дед ведет близнецов или в детский садик, или на площадку.
Мы однажды встретились в одной песочнице, я с дочерью и дед с внуками.
Один из близнецов сломал пластмассовый совок, и дед стал его распекать и стыдить, мол, что ж ты такой, как можно, мама работает, зарабатывает деньги, себя не жалеет, чтобы тебе купить игрушки, и одежду, а ты вот как её совсем не жалеешь. Провинившийся близнец стоял перед дедом, опустив голову, виновато шмыгал носом, теребил за спиной руки. Второй близнец смотрел на сцену со стороны, смотрел, потом глянул на свой целый совок, потом опять на виноватого брата, опять на совок, а потом с силой кинул совок в песочницу, подошел и стал рядом с братом, тоже виновато отпустив кудрявую голову. Дед замолчал, вдруг присел ближе и крепко обнял пацанят, сильно прижав их к себе.
Потом близнецы побежали кататься с горки, а дед подсел ко мне на скамейку, достал из пачки сигарету, повертел её в руках, понюхал, убрал обратно в пачку и, наконец, сказал, будто ни к кому и не обращаясь:
- Хорошие ребята растут. Дружные.
Вчера ко мне домой зашла соседка, узнать, теплые ли у нас в квартире батареи отопления. У батарей температура остывающего трупа, я касаюсь чуть теплящегося чугуна и вижу в окно близнецов и деда. Возвращаются с прогулки, самое время.
- Скажи, - спрашиваю у соседки, - а ты решилась бы рожать в восемнадцать лет, если бы вдруг залетела?
Соседке слегка за сорок, у неё муж, и сын заканчивает учебу в каком-то университете, уже подрабатывая где-то программистом.
- Что я, дура совсем! Всю жизнь себе калечить!
Соседка с озабоченным лицом трогает батарею и качает головой.
А они идут втроем, я вижу их в окно, у неё за спиной, маршируют через лужи, держаться за руки, дед хмурится, а близнецы-несмышленыши улыбаются короткому зимнему солнцу, и невдомек им, кудрявым, что моя соседка только что их обоих похоронила под равнодушным ножом абортария.
