Митрофан Васильевич Васильев — фотограф и фотограмметрист 47-го авиационного отряда, в первый раз увидев в небе Кучинского, был покорен виртуозностью и смелостью его полета. Вот что он писал позднее: «В августе 1918 года прилетел в Астрахань Кучинский. Я хорошо помню, как высоко в синем небе показался самолет Кучинского, зашел с восточной стороны аэродрома и с большой высоты пошел на посадку, почти пикировал.
Мне показалось, что он промажет аэродром. Но ничего плохого не случилось. «Вуазен» (белый лебедь) подошел к аэродрому, выровнялся, коснулся земли и после небольшого пробега остановился. Это была «посадка Кучинского». Такой красивой и смелой посадки я не видел ни у Кулешова, ни у кого-либо другого. Из самолета вышел Кучинский, загорелый дочерна, красивый, средних лет, с усиками. Для него была характерна уверенность в себе, в том, что он делал (так и должно быть), простота, никакой эффектности».
Кучинский прилетел в Астрахань уже овеянный боевой славой. Его имя гремело по всему Северному Кавказу. Белые произносили его с ужасом и страхом. Самолет Кучинского стремительно пикировал на колонны белой кавалерии и поливал их пулеметным огнем. Он появлялся там, где его не ждали, казалось, чутьем угадывал замаскированные батареи врага, и бомбы летели в цель. За его голову назначили 10 тысяч золотых червонцев. Но награда ускользала из рук, хотя не раз на перехват его вылетали белые летчики, караулили лучшие стрелки, вспахивали бомбами аэродром, на котором базировался его самолет. Вскоре врагам удалось захватить и сам аэродром. Тогда местом базирования машины Кучинского назначили Астрахань.
Аэродром Астраханского авиаотряда находился у сада Агамова. У южной стороны сада стоял деревянный ангар, а у северной — большая палатка для отдыха мотористов и летчиков. В отряде были самолеты — один «Ньюпор», один «Фарман» и два «Вуазена». Самолет Кучинского стал пятым. Сам Кучинский очень быстро подружился с летчиками отряда.
В декабре 1918 года Кучинского вновь решили перевести на Северный Кавказ. Сам он улетел в Георгиевск на самолете, а обслуживающий персонал, человек десять, должны были добираться на подводах. На подводах же разместили запасные части, палатку, инструменты. С большими трудностями через занесенную снегом степь обоз доехал до села Арзгира. С этим же обозом ехала и жена Кучинского. Отдохнув в Арзгире, намеревались ехать дальше, но утром нахлынувшие в село беженцы принесли плохую весть — к Георгиевску прорвались деникинцы, Красная Армия отступает. Обоз решил вернуться в Астрахань. Обратный путь был еще тягостнее. Ночевки в степи, на ледяном ветру, в кибитках, забитых тифозными больными. Падали от бескормицы лошади. Из шести подвод в Астрахань прибыло только три.
Но люди в отряде, к счастью, уцелели все.
О Кучинском в Астрахани тогда ходили разные слухи. Кто говорил, что он схвачен белыми и расстрелян.
Некоторые утверждали, что он повешен.
Но Кучинский был жив и вскоре опять оказался в Астрахани. Вот как об этом пишет Васильев: «В марте 1919 года в отряд пришел Кучинский. В старом обношенном черном пальто, в бараньей шапке, заросший бородой и усами, с мешком за плечами, худой, сгорбленный, опираясь на палку. Он был похож на бродячего нищего. Тогда же я сфотографировал его в этом одеянии. Одна из фотографий хранилась и у меня. Но все мои фотографии погибли во время блокады Ленинграда в 1942 году. Снаряд попал в наш дом и разорвался в моей комнате. Все мое имущество превратилось в пыль...»
«Неужели не сохранилось тех фотографий Кучинского?»— подумал я, прочитав эти строки воспоминаний.
А вот фотография, о которой упоминает Васильев. Действительно, в страннике с котомкой трудно признать лихого летчика. Видно, и друзья по авиаотряду, которые сфотографировались вместе с ним, тоже не сразу признали его. Один из летчиков, как бы еще не веря своим глазам, заглядывает через плечо в лицо Кучинскому.
Здесь стоит возвратиться немного назад.
Перелет из Астрахани в Георгиевск Кучинский совершил успешно. Но боевых вылетов произвел только два — не было бензина. С нетерпением ждал прибытия обслуживающего аэродромного персонала из Астрахани— тогда хоть можно снарядить кого за горючим. Наступление белоказаков сорвало все планы. До последнего момента он находился у своего самолета, ждал моториста, которого послал в соседний городок, в аптеку, хоть там раздобыть горючего. Моторист не вернулся, а белые ворвались в станицу. Тогда Кучинский поджег самолет. Здесь, у горящей машины, его и схватили белоказаки. И сразу же опознали.
— Ого! Важная птица! — воскликнул казачий полковник и тут же решил отправить летчика в Ростов на показ высшему начальству.
...Глухо стучат на стыках рельсов колеса поезда.
Кучинского везут в специальном вагоне, под усиленным конвоем. Он глядит сквозь решетку окна на проносящиеся мимо станицы, хутора, покрытые инеем сады. Что его ждет, он знает. Но рано сдаваться без боя, рано опускать руки. Кучинский верит — нет безвыходных положений.
За дверью переругиваются озябшие часовые. Но вот остался только один, другие ушли греться в салон. Кучинский глухо застонал и повалился на пол. Часовой увидел в глазок двери, что летчик лежит недвижим на полу. Охранник рванул дверь и оказался возле Кучинского. Он кольнул его штыком в руку, но летчик не шевельнулся.
Тогда охранник нагнулся, чтоб послушать дыхание лежащего и тут же получил страшный удар ногой в живот.
Он слабо охнул и выпустил винтовку из рук. Кучинский запер изнутри дверь — пристегнул ручку двери ремнем к ножке койки. Затем с невероятной быстротой взломал штыком окно вместе с решеткой, вылез из окна на крышу, перебежал по крышам до конечного вагона и на ходу спрыгнул под откос.
Зная, что его будут всюду искать, он решил далеко не уходить, а укрыться неподалеку, у знакомого мельника. Работал мукомолом, пока не отросли борода и усы. Затем, одевшись в старую Мельникову одежду, добрался до Астрахани.
Вскоре Кучинский был назначен командиром Астраханского авиаотряда, который был переименован в 47-й.
В начале апреля он отправился в Москву за новыми самолетами и запаснуми частями. Взял с собой несколько летчиков и фотограмметриста Васильева, который должен был раздобыть фотоматериалы для организации фоторазведок на дальних подступах к Астрахани.
Об этой поездке Митрофан Васильев в своих воспоминаниях писал так: «Командировка в Москву длилась около трех недель. Мы загрузили самолетами три платформы и два крытых товарных вагона. Таким эшелоном мы выехали из Москвы и очень быстро доехали до станции Кашира. Здесь нас отцепили на самые далекие запасные пути и заблокировали другими составами. Мы терпеливо ждали до самого вечера. Вечером Кучинский один отправился разговаривать с дежурным по станции. И, ВИДИМО, разговор этот оказался довольно жарким.
Через некоторое время подошла к нашим вагонам какая-то женщина и сказала: «Летчика вашего, командира, арестовали и отправили на проходящем пассажирском поезде в Москву». Мы всей компанией собрались и пошли на вокзал. Только мы вошли к дежурному, как услышали на перроне команду: «Раз, раз! Раз, два, левой!.. Команда, стой!»
Такая «почетная» встреча была приготовлена для нас. Команда особого назначения вошла в помещение дежурного. Нас окружили. Дежурный кричал: «Берите их, они — бандиты!» Мы объяснили командиру части, кто мы такие, и хотели узнать, за что арестовали Кучинского. Но толком ничего не добились. После взаимных объяснений мы пошли опять в вагоны... Не прошло и часа, как наши вагоны вывели из тупика и прицепили к поезду, с которым мы без остановки мчались до Саратова.
Мне до сего времени думается, что дежурный по вокзалу в Кашире был саботажник. Кучинский нас догнал в Увеке. В Москве он просидел ночь в холодном каземате, спал на цементном сыром полу. Всю дорогу до Астрахани он лежал в вагоне больной, в жару, ему было трудно дышать. Через три-четыре дня по прибытии в Астрахань Кучинский скончался в госпитале от крупозного воспаления легких. Это было в конце апреля 1919 года».
