14.04.2013 | Человек, который при необходимости может взять в руки виолончель, гитару, скрипку, мандолины или даже барабанные палочки, сегодня встречает свой 68 день рождения. По такому случаю мы не могли пройти мимо и не взять интервью у столь примечательной фигуры на музыкальном пьедестале. Небольшой отрывок из нашей беседы, как водится, спрятан глубоко вовнутрь — подальше от любопытных глаз.
Saturday Jam: Мистер Блэкмор, вы, наверное, уже догадались, что вас ожидают наши стандартные поздравления и куча вопросов, на которые вы сто раз отвечали другим репортёрам?
Ritchie Blackmore: А вы репортёры?
SJ: Нет.
RB: Тогда не переживайте, моя гитара не пробьёт вашу голову.
SJ: Разрешите начать?
RB: Валяйте...
SJ: Многие музыканты сами в своё время пришли в музыку, кого-то привели друзья, кого-то силком затащили родственники. Как дело обстояло у вас?
RB: Отец просто купил гитару и сообщил, что разобьёт её мне об голову, если я не научусь играть на ней. Мне тогда было 10 лет, и шутки подобного плана я плохо понимал. В 16 лет всё тот же человек привёл меня на прослушивание в первую группу. За давностью лет появился слух, мол, я тогда так всех поразил, что штатный гитарист группы отказался принимать в ней участие в виду отсутствия конкурентоспособности.
SJ: Так вы окунулись в музыкальную среду?
RB: Не совсем, я бы не стал называть это погружением в музыкальную атмосферу. Хотя бы потому, что я присоединился к той группе несколько позже. Понятное дело, долго там не продержался. Хотелось дальнейшего развития. Поэтому затем последовали The Outlaws. Однако никто не обращал внимания на нашу музыку, как выяснилось. Все рецензенты в один голос обсуждали наши костюмы и причёски. Расти в таких условиях было сложно, если не невозможно.
SJ: Вы всё это время играли на отцовском инструменте?
RB: Помилуйте, как вы себе это представляете? Нет, я параллельно подрабатывал механиком в аэропорту. На заработанные деньги и купил себе достойную выступлений гитару. Gibson 335. О, эта верная подруга на ближайшее десятилетие стала моей кормилицей.
SJ: Ваш отец сильно повлиял на вас, ваш музыкальный вкус?
RB: Несомненно, и за это я ему премного благодарен. По сути, он заложил фундамент той моей личности, которая сейчас сформирована и представлена перед вами. Он очень любил показывать мне нестандартные записи музыкантов. В то время всё, что было нестандартно, было жутко интересно. Особенно любил он Джанго Рейнхардта...
SJ: Джанго?
RB: Джанго.
SJ: А по буквам?
RB: Д, Ж, А, Н, Г, О. Первая "Д". Так вот — чем был интересен этот малый. У него на левой руке было только два рабочих пальца. Вы представляете? Только два пальца. Но как он играл на гитаре. Как сейчас помню, отец с удовольствием пересказывал эту историю. Джанго Рейнхардт был из кочевых цыган то ли из Бельгии, то ли из Франции. И его настоящее имя было Жан Батист Ренарт. Его прозвище "Джанго" с цыганского означает "пробуждённый". К 10 годам у него проснулся такой талант! Рассказывали, он на спор играл мелодии на своей скрипке. На любом музыкальном инструменте, попадавшем в табор, он мог выдать концерт. И представьте, в 18 лет случилось страшное. Произошёл пожар. Этому музыканту светило всё на свете. Он стал бы первым Рэем Чарльзом. Потому что он первый бы создал цыганский джаз. Но после пожара он лишился нескольких пальцев. Да по сути пальцы — самая меньшая из травм, что с ним произошла в тот роковой пожар. Больше года он был прикован к постели. И единственное развлечение, которое у него было — принесённая братом гитара.
SJ: Что было потом?
RB: А потом он вышел из больницы, и его дело круто пошли вверх. А потом пришла война. С цыганами вы знаете как поступали. Великому Джанго пришлось скрываться, снова вести кочевой образ жизни. Неудивительно, что он умер в 43 года. Последствия войны, знаете ли.
SJ: Можно ли вернуться к вашему творчеству? Задать несколько вопросов о некоторых песнях.
RB: Если сейчас последует вопрос про "Дым над водой", то дверь — вон там.
SJ: Нет, больше всего хотелось спросить про "Child In Time". Для многих эта композиция идёт эталоном наравне с "Лестницей в небо".
RB: Эта запись была своеобразным ответом всему тому, что мы делали с оркестром. Нам хотелось сделать громкую хард-роковую вещь, и мы буквально молились, чтобы она такой и получилась. Боялись, что иначе до конца жизни будем играть со всякими оркестрами. Иэн Гиллан был, пожалуй, единственным человеком, способным её спеть. Это был его звёздный час. Больше никто не решился бы на подобное "карабкание" по октавам всё выше и выше. Хоть Роберт Плант мог бы и не согласиться с этим. Гитарное соло, однако, получилось довольно посредственным. В те времена никогда не делалось больше двух-трех дублей, когда дело доходило до гитарных соло. Мне дали несколько минут — дескать, для гитариста этого вполне достаточно. Пэйси был тут как тут, нервно притопывая ногой и поглядывая на часы, как бы говоря: "Ну, долго ты еще там?". "Да я только-только настроился!" - "Ты что же, значит, еще дольше собираешься сидеть?!". Иногда на концертах я играю это соло много быстрее, чем на пластинке. Мне хотелось бы, чтобы оно было побыстрее, и Пэйси всегда хотел того же. Единственная проблема заключается в той части, где вся группа должна играть в унисон: её можно играть только с такой скоростью, и никак не быстрее, если, конечно, не начать барабанить по струнам, чего я никогда не делаю из принципа. На первый взгляд кажется, что ничего сложного здесь нет, но вы сами попробуйте сыграть её быстрее после десяти рюмок виски! Это очень сложно...
Продолжение когда-нибудь последует.
Интервью выдумано и записано Saturday Jam.
