Жили прямо напротив нашей квартиры довольно-таки симпатичные бабушка и дедушка. Опрятные, улыбчивые, очень положительные такие старички - типичные староевропейцы. Мы чинно приветствовали друг друга, когда встречались у лифта, и наверняка многие в нашем дурдоме, населенном далеко не лучшими представителями "понаехавших" задавались себе вопросом, как могло случиться так, что эти аккуратные старички вдруг поселились именно здесь, среди нас...
Вчера дедушка повесился. Весь день в квартире напротив копалась полиция, не было ни толпы набежавших родственников, ни плача, как случается у нас на Кавказе, когда кто-либо умирает... Потом два здоровенных санитара аккуратно упаковали дедушку в целлофан, и реально шутя и улыбаясь, ударяя носилки об углы, покатили дедушку к полицейскому фургону.
Что-то мне нехорошо. Я вдруг подумал, что в тот момент, когда дедушка прилаживал к шее петлю, я был всего в 7-8 метрах от него, между нами было примерно три простенка, две двери. Почему я интуитивно не почувствовал, что буквально рядом человек собирается проститься с жизнью, тем более путем самоубийства? Может быть, в эту минуту просто нужно было, чтобы кто-то оказался с ним рядом и с улыбкой сказал: "Старик, ну его нахрен, слезай. Потом посмотришь свет в конце тоннеля. Ты еще в сомали не был... Самоподрыв - не выход, все шейхи об этом говорят. А ты вообще гонишь... Слезай с табуретки, пошли пиво попьем - я умею выслушивать людей. Ислам примешь, найдешь себя..."
Больше всего я боюсь умереть здесь, в Европе. Но даже больше этого я боюсь, что вернувшись однажды домой, я найду эту европу там, в Ингушетии. Там будут заводы, фабрики, правительственные здания, и совсем уже не будет башни - той главной, самой необходимой нам Башни - крепости в вере, в традиции...
