Мемуары. Архивы. Свидетельства.
Письма Николая Алексея Заболоцкого 1938-1944 годов.
19 марта 1938 года Н.А.Заболоцкий пришел домой в квартиру на канале Грибоедова в Ленинграде в сопровождении двух сотрудников НКВД, которые предъявили ему ордер на арест.
5 октября 1938 года <Ленинград, тюрьма «Кресты»>
Я получил пять лет лагерей. Срок исчисляется со дня ареста.
27 февраля 1939 года <Район Комсомольска-на-Амуре>
Родная моя Катенька, милые мои дети! Мой адрес: г.Комсомольск-на-Амуре, Востоклаг НКВД, 15 отделение, 2 колонна, мне.
Работаю на общих работах. Хотя с непривычки и трудно, но все же норму начал давать. …нуждаюсь в витамине С (ц)…хорошо бы луку, чесноку. Очки бы мне нужно от близорукости – 1,75 Д. Пошли, если можно заказать, в футляре.
Я работаю чертежником и мне положено премиальное вознаграждение 30 рублей в месяц. Это вполне достаточная по нашему положению сумма – ее хватит на сахар, на махорку.
Почти все время работаю в конторе, черчу… Здесь в глухой тайге, даже такой городок, как Уржум, кажется очень культурным местом.
Пока извещения о пересмотре дела еще нет, но я уверен, что оно будет…
Нужны из продуктов сало, сахар, лук, чеснок . Из одежды – портянки, носки, рукавицы, носовые платки. Ты спрашиваешь – курю ли я – да, курю, – махорку.
Послал еще одно заявление Верховному Прокурору… Говорят, теперь пересматривают многие дела.
Чувствую себя хорошо, так как верю в скорое свое оправдание. На днях мы проводили на свободу одного из своих товарищей.
Довольно регулярно читаем газеты. Это нам разрешено.
Нет денег – продай мои книги, в первую очередь – Брокгауза и Ефрона – Шекспир, Байрон, Шиллер и пр. Костюмы мои можно продать. Не в них счастье.
Сахару и жиров не имею уже больше месяца. Хлеб и каша, впрочем, имеются без ограничений. Но нужен витамин С.
Всю зиму живет с нами в бараке маленький бурундук – нечто вроде белочки – полосатый, маленький. Слушаем радио, и оно все время говорит сердцу о другом мире – свободном и далеком.
Вчера я был очень удивлен. Как всегда, склонившись над столом, я работал. В другом конце барака говорило радио. Транслировалась Москва. Вдруг слышу – артист читает, что-то знакомое. Со второй строчки узнаю – мой перевод Руставели!
Представляю себе, как ты замоталась и измучилась, родная моя. Как хочется тихо, молча посидеть рядом с тобой, ничего не говорить, так, чтобы понемногу отходили и успокаивались наши души.
Мечтаю о вас теперь, как когда-то мечтал о будущих поэмах и стихах. Почти каждую ночь вижу во сне детей. Во сне всегда вижу себя свободным, и это дает счастье. Счастье во сне.
Самая страшная острота этого несчастья прошла; осталось тяжелое утомление души, насквозь изболевшей.
Я всегда твердо верил, в то, что мой приговор будет отменен и я буду реабилитирован.
Очень дождливая погода перемежается туманными теплыми днями; тайга цветет, а настоящего лета нет и нет… Зарабатываю я 45 рублей в месяц, но покупать почти нечего.
Мой душевный инструмент поэта грубеет без дела, восприятие вещей меркнет, но внутренне я чувствую себя… …целостным человеком, который еще мог бы жить и работать.
Что мне нужно? Штаны. Какие-нибудь старые, что ли, только чтобы были прочные и потеплее. Пропадаю без табаку и достать негде. Впрочем, и штаны и табак не важны, ибо можно обойтись и без них.
Зато работаю теперь в настоящем большом каменном здании. Я так отвык за эти годы от настоящих домов…
Видишь ли: невозможно оправдаться, не зная конкретно, в чем тебя обвиняют.
Любопытный здесь край…
31-го пришел с работы, пью свою кружку чая – слышу: по радио из Москвы поздравляют с Новым годом. Слышатся тосты и звон новогодних бокалов…
Сыну Никите.
9 января 1941 года <Комсомольск-на-Амуре>
Вот тебе уже 9 лет. И это уже совсем не тот Никитка – маленький, которого я оставил в Ленинграде около 3-х лет назад. Придется нам с тобой снова знакомиться, сынок.
И нужно сказать тебе, что горько становится: не имею возможности писать сам. И приходит в голову вопрос – неужели только я один теряю от этого?
Если бы я мог теперь писать, я бы стал писать о природе... Чем старше я становлюсь, тем ближе мне делается природа.
Силы жизни еще живы во мне.
А с Наташенькой мы будем играть в лошадки. Она еще не очень большая, и ей будет удобно сидеть у меня на спине. …из меня получится недурная лошадка.
Из письма 19 марта 1943
На днях, очевидно, уезжаю отсюда на Алтай.
Телеграмма 4 июля 1943
Здоров. Вышлите костюмы, немного белья. Кулунда Омской, Михайловское, п/я 308 дробь 13. Коля.
…появились овощи – много огурцов, арбузов. Огурцы мы можем покупать по твердым ценам и кормят лучше, чем в Комсомольске.
Здесь установилась настоящая русская зима. Она мягче и солнечнее, чем в Комсомольске, много снега…
Милая Катя, вчера я сдал большое заявление о пересмотре моего дела…
…у меня начинает работать голова, и несмотря на работу я теперь довольно много думаю… наблюдаю природу, и это доставляет мне величайшее наслаждение. …режим смягчился, ходили без конвоя.
Сплю на воздухе, спасаясь от клопов.
29 августа 1944 <Михайловское>
Милая моя Катя! Уже 10 дней прошло после моего освобождения, и я только теперь могу написать тебе письмо. …по постановлению Особого Совещания в Москве я был освобожден 18 августа с оставлением здесь в качестве вольнонаемного до конца войны.
Я – так называемый «директивник», то есть освобожденный по директиве…это не совсем полное освобождение… я не пользуюсь всеми правами гражданства.
Любящий вас Коля.
Телеграмма 23 октября 1944 <Михайловское>
…найди транспортный отдел Алтайлага. Прокопенко устроит переезд Михайловку. Заболоцкий.
